Вот образчик литературных мучений участкового: «Фамина Сафия Михайловна» (вместо «Фомина Софья Михайловна»), «замужная» («замужняя»), «член валакесем» (член ВЛКСМ), «ул. Оржаникизже» (ул. Орджоникидзе), «пришиля» (это слово «пришла», причём, так написано в двух местах), «не нашиля» («не нашла»), «я пашиля» («я пошла»), «Пасучеству дела…» («По существу дела…»). Может, гражданин Мезенцев и был хорошим милиционером, отважным и исполнительным, но читая вышедший из-под его пера текст, очень трудно поверить в то, что такой человек сможет разоблачить хоть сколько-нибудь хитроумного преступника. Не по Сеньке шапка, как говорится.
Наверное, того же мнения придерживались и руководители Мезенцева, потому что разбираться с заявлением Фоминой поручили другому милиционеру – участковому Чубукову.
Жернова правосудия, как известно, вращаются медленно, но жернова нижнетагильского правосудия вообще почти не двигались. Лишь 9 августа – на третьи сутки с момента исчезновения Риты – Чубуков надумал допросить Ирину Резчикову, ту самую соседку, под присмотром которой была оставлена девочка. Ирина Сергеевна не захотела втягиваться в очевидно грязное и бессмысленное расследование, а потому живо дистанцировалась от всего, связанного с исчезновением девочки. Женщина подтвердила, что Софья, мать Риты, действительно уходила в заводскую столовую и действительно просила понаблюдать за дочерью, но Риточки не было на месте уже к этому времени. И Резчикова не видела девочку вообще. Понимать это следовало так: девочка пропала раньше, а меня в это дело втягивают, дабы от себя отвести подозрения. Вполне, кстати, нормальная логика для жителей коммунальной квартиры – каждый сам за себя и никак иначе. Социализм учил этой сноровке быстро.
Допросил Чубуков и мать пропавшей девочки. Софья, молодая работница «Уралвагонзавода», станочница мебельного производства, жила довольно бестолково и нескладно, про таких говорят, что человек «зашивается», то есть ему хронически не хватает времени. К своим 22 годам Софья успела вступить в брак, развестись с мужем через 3 месяца, стать матерью двух детей – дочери Маргариты и сына Геннадия, причём дети были от разных мужчин. Старшую девочку Софья родила 12 февраля 1937 г. ещё до замужества, отцом Риты был молодой мужчина – 20-летний Герман Слобцов – не признавший отцовства и даже судившийся с Софьей из-за алиментов на ребёнка. Суд Слобцов проиграл и с апреля 1937 г. – то есть более 2 лет – выплачивал Фоминой 25% своей заработной платы на содержание ребёнка. Поначалу алименты были небольшие – порядка 40 рублей, однако в последние месяцы значительно выросли и достигли 258 рублей (нетрудно подсчитать, что зарплата токаря Слобцова превышала тогда 1 тысячу рублей в месяц). Кстати, произошедшее не добавило Герману Слобцову ума, и он продолжал активно блудить, в результате чего к августу 1939 г. – то есть в возрасте 22 лет! – являлся отцом уже троих детей, прижитых от трёх разных женщин. И всем троим Слобцов выплачивал алименты, такой вот, понимаешь ли, нижнетагильский Казанова, просто сексуальный пират какой-то, неспособный справиться со своим либидо.
В июле 1938-го Софья вышла замуж за Георгия Фомина, человека, может, и хорошего, но тоже весьма блудливого, который уже успел до этого побывать в браке, стать отцом и развестись. Фомин выплачивал алименты предыдущей жене и сразу же после повторной женитьбы вернулся к прежним привычкам, попросту говоря, принялся «гулять». Через три месяца Софья рассталась с мужем, но фамилию сохранила. Уже после развода она поняла, что беременна. Георгий Фомин сына признал и, не дожидаясь суда, стал добровольно приносить Софье четвёртую часть заработка, что составляло к августу 1939 г. аж 158 рублей.
Таким образом, к августу 1939 г. Софья Фомина осталась одна, имея на руках малолетних детей от разных мужчин. Она разрывалась между работой и семьёй, ей не хватало времени на детей, которые вечно были голодны, полураздеты и не имели должного надзора. Как видно из милицейских бумаг, многие соседи упрекали Софью тем, что она, мол-де, и мать плохая, и живёт бестолково. Наверное, какая-то доля истины в таких упреках содержалась объективно, но, положив руку на сердце, нельзя не признать того, что материнство в Советском Союзе вообще было великой наукой и настоящим обременением и лишь в очень немногих семьях женщины могли быть домохозяйками. Суровые экономические реалии вынуждали женщин работать, и хорошо, если только на относительно спокойных должностях в разного рода гуманитарных учреждениях! Миллионы молодых тружениц стояли у станков, мостили дороги, строили дома – в общем, варились в густом соку социалистического производства, а после такого рода работы возвращаться в коммунальную квартиру к голодным детям и быть идеальной мамой совсем не так просто, как может показаться кому-то из нынешнего, относительно благоустроенного и сытого 21 столетия.
Вольно или невольно, Софья Фомина изначально задала расследованию направление, сообщив о своих подозрениях в адрес Германа Слобцова, отца пропавшей Риты. Высказанные подозрения звучали вроде бы обоснованно, поскольку Герман выплачивал алименты трём женщинам, и понятно, что его чрезвычайно тяготила эта весьма обременительная обязанность. Он предлагал Софье Фоминой отдать Риту на воспитание своей матери, то есть бабушке ребёнка, и Софья наотрез отказалась от столь вздорного предложения ввиду чрезвычайной грубости этой женщины. Родная сестра Германа Слобцова Нина, во всем поддерживавшая брата, настойчиво требовала от Софьи отдать ребёнка в детский дом. Наконец, другая его сестра жила в Хабаровске, причём была бездетной. По словам Фоминой, многочисленные родственники Германа Слобцова жили в различных местах Уральского региона и похищенного ребёнка можно было спрятать в одной из семей или даже увезти в Хабаровск. Софья не утверждала, что Герман похитил дочь с целью убийства, но подозревала, что тот подобным поступком просто-напросто пытался сэкономить на алиментах.