Уральский Монстр - Страница 74

Но глупое поведение Александра Сергеевича не оправдывает недоработок самого уголовного розыска, сотрудники которого на проверке коменданта Шаламове застряли плотно и надолго. «Отрабатывали» бедолагу по полной программе, поскольку месть Губину представлялась серьёзным мотивом. У Шаламова изъяли паспорт, отобрали подписку о невыезде, периодически вызывали на допросы, хорошо ещё, что в изолятор не определили! Сначала с комендантом работали сотрудники уголовного розыска, затем его передали областной прокуратуре, которая повела следствие с середины июня. На разработку версии мести было потрачено много времени и сил – и всё без толку! Этот напрасный труд ещё раз показывает, сколь важно для следствия правильно определить мотив действий преступника. Без мотива следственные органы бросаются во все стороны как слепые котята, будучи не в состоянии определить перспективность выбранного направления и достоверность рассматриваемой версии.

Помимо упомянутых выше Перемышлина и Шаламова, немалое внимание следствия привлёк и весьма любопытный рассказ 7-летнего Коли Порогова, который сотрудникам уголовного розыска передала его мать. Мальчик утверждал, будто слышал, как некая Дарья Сурчанинова во время разговора со своей соседкой Марией Приваловой обмолвилась: «Сегодня ходила в лес за сучьями и видела мужчину, который девочке давал конфет, а потом зарезал».

Оставить такое заявление без должной проверки было недопустимо. Дарья Елизаровна Сурчанинова была разыскана и тщательно допрошена. Женщина всё отрицала. По её словам, за сучьями она 12 июня вообще не ходила, поскольку набрала их накануне. О том, что кто-то угощал девочку конфетой, а потом зарезал, она вообще не говорила, хотя слышала такие пересуды. Вот любопытный фрагмент её показаний: «Услышала я об обнаружении девочки у водокачки у одной женщины, фамилии её не знаю, говорила о том, что якобы нашли в лесу израненную девочку. Заманил её в лес мужчина. Была тут ‹при этом разговоре› гражданка Комарова, живёт по Красина, 21-23. И более ни от кого ничего не слышала». То есть дама повела себя хитро – она категорически отвергла свою осведомлённость о деталях преступления, но при этом признала, что разговоры про мужчину, угощавшего девочку конфетами, ведутся, и она их даже слышала. Женщина как будто бы подстраховывалась на тот случай, если будет доказана её неправота.

Судя по всему, Сурчанинова действительно ходила в лес во время нападения и что-то видела, но от сотрудничества со следствием уклонилась. Вряд ли 7-летний мальчишка выдумал те слова, которые передал матери и бабушке, придя домой. Был у Дарьи Елизаровны разговор с соседкой, причём именно такой, как передал Коля Порогов, но почему женщина не пожелала помочь правоохранительным органам, можно лишь догадываться.

Следствие ходило по кругу, допрашивая раз за разом соседей Георгия Губина и всех побывавших в лесу на пикниках во второй половине дня 12 июня. Свидетелей нападения отыскать не удавалось, никто не видел уводимую от дома Алю, никто вообще не видел мужчину или молодого человека с ребёнком. А может быть, кто-то и видел, но в силу каких-то личных причин не желал сообщать об этом правоохранительным органам. Не располагая уликами и не имея свидетелей, следствие было обречено бродить впотьмах, без серьёзных подозреваемых и обоснованных версий. Подобная работа дать результата не могла.

Преступник слышал пересуды горожан о нападениях на детей и однажды на вопрос, что он думает о происходящем, ответил со скорбью в голосе: «Жалко детишек». Его жертвам до известной степени пока что везло, все они, за исключением Герды Грибановой, оставались живы. Но подобное везение не могло повторяться постоянно. Попробовавший крови изверг в своих фантазиях и мрачных желаниях заходил всё дальше. Пока он оставался на свободе, новые убийства детей оставались всего лишь вопросом времени.

Глава VIII. «Она данного мужчину догнала и может его опознать…»

Рита Ханьжина 30 июня 1939 г. пропала без вести почти мистическим образом. Она даже не выходила на улицу, и мать поначалу решила, что девочка находится где-то в доме.

Семья Ханьжиных – муж, жена и дочь – проживали в доме №62 по улице Ивана Каляева. В тот день у родителей маленькой Риты – ей через 2 месяца должно было исполниться 4 годика – был выходной. Отец, Константин Моисеевич Ханьжин, 29 лет, обучался на высших сельскохозяйственных курсах и 30 июня получил стипендию. Оставив часть денег дома, он отправился на местный рынок купить брюки и две кепки в подарок братьям, к которым собирался в скором времени поехать. Константин вышел из дома около часа дня и должен был возвратиться около двух пополудни. Супруга его, Александра Макаровна, 23 лет, в это время занималась стиркой. Маленькая Рита всё время была рядом, причём рядом в буквальном значении слова, сидела на стуле в кухне, на расстоянии вытянутой руки от матери.

Такая вот бытовая зарисовка из повседневной жизни обычной свердловской семьи.

Около 14 часов на кухню вышла соседка Ханьжиных, которой надо было пообедать перед уходом на работу. Коммунальная кухня была тесной, и дабы не толкаться, Александра Ханьжина отправила дочку в комнату, пообещав, что они сейчас сядут пить чай. Буквально через минуту или две дочь попросила отпустить её в сени, мать согласилась, но наказала Рите никуда из сеней не выходить. Пересуды об исчезновении детей волновали всех, буквально каждый день молва приносила новые истории, к которым никто не знал, как относиться – то ли это досужие сплетни и чей-то вымысел, то ли и в самом деле в Свердловске какие-то изверги нападают на маленьких детей? Газеты и радио молчали о такого рода происшествиях, но «народный телеграф» существовал сам по себе и не нуждался в официальных подтверждениях. Так что Александра Ханьжина знала, что дочку отпускать на улицу без сопровождения взрослых нельзя.