Почему это важно для нашего повествования? Да потому, что перед нами явное свидетельство того, что не было на ноже Винничевского, которым он якобы резал жертвы, того самого дефекта, на котором настаивал уголовный розыск в лице его начальника, старшего лейтенанта милиции Вершинина. Перед нами явная – причём очень грубая! – попытка выдать за улику то, что уликой не являлось. А то, что на ноже оказалась кровь и два человеческих волоса, ну, что ж! учитывая, что с момента изъятия во время обыска до передачи в лабораторию судебно-медицинской экспертизы нож находился неизвестно где 6 суток, удивляться этому не следует. Удивительно тут, скорее, наличие всего двух волос, их ведь запросто могло оказаться и двенадцать и даже двадцать два.
История с перочинным ножом на этом отнюдь не закончилась. Стремясь закрепить успех, начальник уголовного розыска постановил провести его техническую экспертизу, то есть доказать факт изменения геометрии лезвия. Понятно, что причинами такого рода изменений могли стать разные факторы, например, обычное стачивание ножа в процессе эксплуатации, чрезмерная заточка, ну и само-собою, откол лезвия. Возможно, кстати, что на необходимость подобной экспертизы указал помощник облпрокурора Небельсен, который посмотрел на фокусы главного свердловского пинкертона, на странное улучшение памяти Винничевского и испытал некие сомнения в правдивости того, что пытался доказать уголовный розыск.
Как бы там ни было, 1 декабря 1939 г. в присутствии начальника Отдела уголовного розыска Вершинина был проведён экспертный осмотр перочинного ножа и того самого отколотого куска лезвия, что был извлечён из черепа Герды Грибановой. Экспертиза призвана была решить вопрос о возможности скола кончика короткого лезвия предъявленного ножа и принадлежности отколотого кусочка именно этому ножу. Для участия в экспертизе были приглашены заведующий машиностроительной секцией Дома Техники уральского Индустриального института Федор Казаринов и заведующий кабинетом технического осмотра Госавтоинспекции Управления РКМ Семён Воронин. Два инженера, вооружённые лупами, должны были рассказать старшему лейтенанту Вершинину историю представленного им ножа.
Процитируем самое существенное из описательной части составленного ими акта (стилистика оригинала сохранена): «1. Нож имеет следующие инструменты: два ножа (малый и большой), консервный ножик, отвёртка, шило, а также остатки пробочника. 2. Нож имеет очень ветхий вид, производства частной фирмы (название установить не удалось). Лезвия ножей значительно сточены. Фаска на малом ноже сохранилась, тогда как фаска на большом ноже почти совсем истёрлась. Малый нож имеет более или менее нормальную длину. Большой ножик, судя по корпусу, короче своей первоначальной длины. Осмотр большого ножа через лупу (увеличение десятикратное), обнаруживает значительные следы заточки, как по обушку, так и со стороны лезвия, особенно резко следы заточки выступают у кончика. Форма большого носика ненормальна».
Могучие советские технические специалисты, вооружившиеся 10-кратной лупой, почему-то не догадались просто измерить нож: длину лезвий, длину сделанных для них углублений, общую длину и ширину рукояти и т.п. Мы даже не говорим про фотографическую съёмку с линейным масштабом, которую российские криминалисты широко использовали уже за сорок лет до описываемых событий – для советской милиции 1939 г. это самая настоящая космическая технология, на подобные технические чудачества у Управления Рабоче-Крестьянской милиции не было ни фотоплёнки, ни фотобумаги. Но взять в руки штангенциркуль и измерить нож, казалось бы, сам Бог велел! Но нет, у Казаринова и Воронина, судя по всему, имелась только лупа.
Ладно, оставим на совести Вершинина технический примитивизм проведённой экспертизы и вчитаемся в её резолютивную часть (а там есть что почитать!): «Исходя из внешнего осмотра, а также из осмотра большого ножа лупой (несоответствие его по длине с корпусом, отсутствие фаски, сточка обушка у носика, большая и неоднократная заточка лезвия), можно прийти к выводу, что нож подвергался значительной механической обработке в целях придания ему острого конца и, в частности, в целях выведения излома на его конце. Осмотр внешний и под лупой малого ножа не даёт оснований к выводу о предшествовавшем изломе его конца. Предъявленный кроме того дополнительно для осмотра кусочек (кончик) ножа по своей форме и внешнему виду относится к перочинному ножу. Однако данных для утверждения, что не принадлежит ли этот кусочек к предъявленному ножу, у экспертизы нет».
Если продраться через дебри этого косноязычного и местами просто безграмотного текста, то понять можно следующее: на маленьком лезвии, которым Винничевский якобы убивал и расчленял Герду Грибанову, Риту Ханьжину, Колю Савельева и наносил чудовищные ранения Рае Рахматуллиной, Але Губиной, никаких следов отколовшегося кончика не имеется. Длинное лезвие вроде бы кажется укороченным относительно своей первоначальной длины, но откалывался ли от него кончик или нет, сказать невозможно. И глядя на кончик ножа, извлечённый из черепа Герды Грибановой, невозможно утверждать, что он откололся именно от этого ножа. Экспертиза, мало того, что даже в предположительной форме не признала, что отколотый кончик может происходить от ножа Винничевского, но вступила в прямое противоречие с результатом предъявления ножа 15 ноября, ведь тогда обвиняемый заявил, будто все ранения наносил именно коротким лезвием. Причём, можно не сомневаться, что старший лейтенант Вершинин до начала работы экспертов соответствующим образом их «накачал», рассказав о том, что убийца был взят с поличным, во всём признался, нож опознал, подтвердил, что кончик отломился именно от этого ножа, это дело верное, и сомнений в его словах быть не может и т.п., другими словами, ввёл Казаринова и Воронова в курс расследования и постарался до известной степени предопределить их вывод. Но даже такая предварительная «накачка» не сподвигла специалистов написать явную чушь. И потому их аккуратное заключение «однако данных для утверждения… нет» надо понимать так, что таких данных вообще нет ни в каком виде, ни с какими оговорками.