Уральский Монстр - Страница 204

204

Как ни натягивал старший лейтенант Вершинин сову на глобус, она не натягивалась. Тут бы Евгению Валерьевичу самое время всерьёз задуматься над тем, что Винничевский вообще никого не резал ножом. Так думать имелись основания, никак не связанные с отсутствием орудия убийства, то есть ножа с отколовшимся кончиком. Например, в тех эпизодах, к которым Винничевский был причастен безусловно, и где он сумел указать никому не известные места нахождения трупов – это убийства Риты Фоминой в Нижнем Тагиле и Таси Морозовой в Свердловске – ножевых ранений на телах жертв не оказалось. Другим доводом, подтверждавшим привычку Винничевского душить детей, а не резать их, являлось то обстоятельство, что при нападении на Славика Волкова, то есть в последнем эпизоде, преступник вообще не имел при себе холодного оружия – нож остался дома и был изъят в ходе обыска на следующее утро.

Совершенно непонятно, как преступник мог наносить жертвам тяжёлые ранения, сопровождавшиеся обильным кровотечением, умудряясь при этом не запачкать одежды. Объяснение, будто он предусмотрительно снимал пальто и вешал его на сучок в сторонке, нельзя назвать убедительным, оно скорее анекдотично. Наконец, имелось соображение общего, так сказать, порядка, не связанное непосредственно с Владимиром Винничевским – использование ножа и склонность душить жертву являются двумя совершенно разными моделями криминального поведения. Другими словами, преступник не душит и режет одновременно, такое бывает только в случае борьбы с равным по силе (или приблизительно равным) противником. Понятно, что малолетние дети таковыми не являлись.

В общем, у начальника областного угро имелось немало поводов задуматься над тем, насколько же верно он понимает картину преступлений, и безрезультатная экспертиза перочинного ножика была лишь одним из многих доводов в пользу того, чтобы сместить фокус расследования с Винничевского на его окружение. К сожалению, Вершинин не захотел направить расследование в эту сторону. Явилась ли тому причиной его некомпетентность и непонимание специфики поведения сексуальных убийц, либо сработали какие-то другие соображения, вроде политической целесообразности завершить следствие в кратчайшие сроки, сказать трудно. Очевидно лишь то, что старший лейтенант Вершинин не ставил под сомнение признания Винничевского, и даже отсутствие доказательной базы не побуждало его оценить эти признания сколько-нибудь критично.

После предъявления 15 ноября предполагаемого орудия убийств обвиняемому и опознания им в качестве такового перочинного ножа, старший лейтенант Вершинин озаботился следующим важным процессуальным действием. Начальник уголовного розыска организовал опознание Винничевского свидетелями, видевшими похитителя Лиды Сурниной в Пионерском посёлке. Напомним, что следствие располагало отличными свидетелями этого преступления: Маргарита Голикова продолжительное время гналась за похитителем, державшим на руках девочку, а Антонина Шевелева разговаривала с этим человеком несколькими днями ранее и узнала его в день совершения преступления. 17 ноября было проведено опознание, правда, Шевелева в тот день по повестке не явилась.

Опознание проводилось в присутствии помощника облпрокурора Небельсена, также присутствовала Елизавета Голикова, мать несовершеннолетней Маргариты. Девочка Винничевского не опознала, что и неудивительно, поскольку похищал Лиду Сурнину человек, похожий на южанина, смуглолицый брюнет, на роль которого бледный русоволосый астеничный Винничевский никак не подходил.

Антонину Шевелеву, не явившуюся на опознание, пришлось разыскивать. Выяснилось, что девушка выехала к матери на станцию Баженово Белоярского района Свердловской области. Начальнику районного отдела РКМ Апполонову было приказано разыскать Антонину, обязать её повесткой явиться в здание Управления РКМ в Свердловске в кабинет №37 и разъяснить, что «расход по проезду будет ей оплачен». Девушка приехала в Свердловск 2 декабря, и в тот же день было устроено опознание, в ходе которого Антонина Шевелева не опознала в Винничевском похитителя Лиды Сурниной.

В самую пору было задуматься над тем, что это преступление тот действительно не совершал, но для Вершинина подобное направление мыслей было совершенно неприемлемо. Ведь из этого следовало, что похититель и убийца Лиды Сурниной до сих пор на свободе и его ещё только предстоит отыскать! Ну в самом деле, к чему лишняя возня, если Винничевский всё признаёт и берёт вину на себя?

Если говорить начистоту, то имелись у Евгения Валерьевича и иные поводы для тягостных раздумий. 16 ноября 1939 г. в ОУР была представлена справка администрации школы №16, согласно которой «1 мая 1939 г. средняя школа №16 выходила на демонстрацию в составе 5, 6, 7, 8 и 9 классов полностью». Эта справка создавала Винничевскому алиби на время нападения на Раю Рахматуллину. Если школьная колонна начинала движение от дома №11а по улице Якова Свердлова в 10 часов утра, то это означало, что в то же самое время Винничевский никак не мог оказаться во втором дворе сада у Дворца пионеров, в 700 метрах от школы. И соответственно, он не мог совершить нападение на Раю.

Сейчас, спустя более 70 лет, можно много спорить о том, насколько строгим был в то время учёт участников демонстраций, найдутся те, кто станет утверждать, будто прогулка в праздничной колонне являлась сугубо волеизъявлением простых советских людей; найдутся и те, кто заявит, что любая демонстрация и митинг были мероприятиями абсолютно бюрократизированными и не допускавшими ни малейшего своеволия рядового участника. Отчасти будут правы и те, и другие. Только следует иметь в виду, что колонны советских демонстрантов строились по территориальному признаку, то есть каждый городской район выводил на центральную площадь города свою колонну, но внутри районной колонны шли «коробки» производственных, учебных и общественных организаций, расположенных на территории района. Посторонний человек не мог «пристроиться» к той организации, в которой он не работал, за порядком следили специально назначаемые для этого люди, как правило, из руководящего состава организации. Они знали своих работников, учащихся и служащих в лицо и выполняли двоякую роль – отсекали посторонних и следили, чтобы не разбегались «свои». Способ контроля был прост и эффективен – после прохождения праздничной колонны перед трибунами следовала повторная проверка списочного состава. Кроме того, надлежало сдать те транспаранты и портреты, что участники держали в руках на всем протяжении движения колонны. Их, кстати, раздавали не произвольным образом, а особо отличившимся «правофланговым», «передовикам» и «застрельщикам соцсоревнования», и право нести портрет какого-нибудь Кабакова или Кагановича считалось серьёзным поощрением. Во время торжественного шествия нельзя было переходить из одной «коробки» в другую, а уж попытка сбежать грозила самыми крупными неприятностями, поскольку позволяла поставить вопрос о политической благонадёжности беглеца. И неважно, что беглецу могло быть всего 14 или 15 лет, в то время малолетство не служило оправданием политической ошибки.

204