Уральский Монстр - Страница 201

201

10) похищение и убийство Коли Савельева 20 августа 1939 г.;

11) похищение и убийство Володи Петрова 12 сентября 1939 г.;

12) похищение и убийство Таси Морозовой 2 октября 1939 г.;

13) похищение и попытка убийства Славы Волкова 24 октября 1939 г.

Все эти деяния квалифицировались как совершенные «на сексуальной почве – из садистических побуждений» (так в оригинале).

Винничевский подписал заранее отпечатанный для него пункт: «Постановление мне объявлено» и проставил дату – 8 ноября 1939 г. То есть в данном случае мы видим, что всё сделано по букве закона. Оно и понятно, в кабинете присутствовал прокурор по спецделам Небельсен, который также подписался ниже, а значит, позже Винничевского. Далее последовал краткий допрос, опять-таки, в присутствии Небельсена, в ходе которого Винничевский заявил следующее: «В предъявленном мне обвинении виновным себя полностью признаю. Все, перечисленные в „Постановлении о предъявлении обвинения“ случаи убийств детей и покушений на убийства, действительно совершены мной. Ранее данные мною показания по настоящему делу подтверждаю полностью». И опять подписи: Винничевский, Вершинин, Небельсен.

И уже после этого допроса последовало предъявление нового «Постановления о избрании меры пресечения», в котором Винничевскому сообщалось, что в отношении него остаётся в силе ранее избранное содержание под стражей. Теперь с процессуальной точки зрения всё было проделано безукоризненно – Винничевскому объявили, в чём его обвиняют и по какой статье УК квалифицируют его действия, а после этого объявили, что он будет оставаться под стражей вплоть до суда либо изменения меры пресечения. Именно по такому алгоритму должен был происходить арест 24 или 25 октября (там возможны были некоторые нюансы, например, сначала мог быть оформлен не арест, а временное задержание, но для нас эти детали интереса не представляют). То, что данная процедура была проделана лишь 8 ноября, подтверждает высказанное прежде предположение, что 24 октября этим никто не занимался.

Ради чего автор всё это пишет? Кому интересна эта бумажная волокита и все эти бюрократические ужимки сталинского правосудия? – может спросить самый нетерпеливый читатель. Но не следует спешить, на самом деле описанные детали очень важны, поскольку налицо их явная синхронизация с результатами исследований областной лаборатории СМЭ.

Исследования, как мы знаем, были закончены к 5 ноября. Хотя упоминавшийся выше акт №553/б поступил в ОУР 10 ноября, понятно, что Вершинин не ждал бы этого момента флегматично пять дней. Да и областной судмедэксперт Порфирий Устинов, осведомлённый о важности расследования, не стал бы тянуть и, получив итоговые результаты, сообщил бы о них в ОУР по телефону, не дожидаясь оформления акта и его доставки из одного здания в другое. Поэтому можно не сомневаться в том, что 5 или, самое позднее, 6 ноября начальник областного угро Вершинин узнал, что улик у него в отношении Винничевского нет никаких. 7 ноября – годовщина Великой Октябрьской социалистической революции – являлся праздничным днём с военным парадом, демонстрацией трудящихся и праздничным вечерним концертом, так что руководство РКМ оказалось занято другими делами, но вот на следующее утро Евгений Валерьевич развил бурную деятельность – он организовал встречу Небельсена с Винничевским под предлогом ознакомления последнего с обвинением по статье 59, пункт 3, и избранием меры пресечения в виде продолжения содержания под стражей.

С этим можно было не спешить, все процедурные вопросы вполне можно было решить поближе ко времени передачи обвиняемого от уголовного розыска в прокуратуру, но Вершинин, по-видимому, умышленно пошёл на обострение ситуации. Расчёт его был вполне разумен – если Винничевский планирует отказаться от своих признаний, то пусть сделает это сейчас, а не через полтора месяца в кабинете прокурора и не в суде. После передачи обвиняемого в прокуратуру он станет для уголовного розыска недосягаем, поэтому если у него припасены какие-то фокусы и фортели, то пусть начинает их демонстрировать сейчас, пока он остаётся ещё во власти Вершинина. Если бы арестант закатил истерику, то присутствие ответственного работника прокуратуры оказалось бы очень кстати – пусть последний своими глазами увидит, с каким фруктом уголовному розыску приходится иметь дело. А после того, как товарищ прокурор покинет стены Управления милиции, с обвиняемым можно будет начать совсем другой разговор, по-плохому, так сказать. Если же Винничевский от сделанных признаний отказываться не станет, то пусть прокурор Небельсен услышит это своими ушами, а не прочитает в протоколе.

В общем, старший лейтенант Вершинин решил ситуацию обострить и посмотреть на реакцию арестанта. В тот момент она оказалась нейтральной, то есть Винничевский подписался, где ему было велено, повторил под запись добровольность сделанных ранее признаний и на том замолчал. Никакого экстравагантного фокуса не выкинул. Скандала не последовало. И то ли Винничевский в самом деле оказался дурачком, который не понимал, что его «подводят под расстрел», то ли, напротив, его пассивность явилась следствием не по годам расчётливого ума, и обвиняемый решил тянуть с отказом от признаний до последнего момента, возможно даже до суда.

Как бы там ни было, события 8 ноября ничуть не добавили в копилку уголовного розыска улик, способных объективно доказать вовлеченность Винничевского в те преступления, в которых он сознавался прежде. Поэтому через неделю – 15 ноября – было устроено предъявление обвиняемому ножей, найденных в его вещах при обыске. Владимиру в ходе этой процедуры надлежало указать, какими именно ножами он пользовался при совершении преступлений. Из текста «Протокола предъявления» можно видеть, что (стилистика оригинала сохранена) «Винничевский Владимир совершенно точно указал, что им убийство Герды Грибановой, а также совершённые им последующие убийства и ранения детей, совершены перочинным ножом с чёрной костяной ручкой с двумя лезвиями и отвёрткой, причём при убийствах и ранениях применялось большое лезвие этого ножа, конец которого при убийстве Герды Грибановой сломился, и им, Винничевским, это лезвие было заточено за плату 50 коп. у неизвестного точильщика. Другие два ножа, изъятые при обыске, им при совершении преступлений не применялись».

201