Уральский Монстр - Страница 192

192

Не совсем ясно, знали ли родители Винничевского о его хороших отношениях с Эрнстом Неизвестным. Скорее всего, знали, поскольку после истории с бегством на Кавказ и дружбы с Гапановичем сын не мог не оказаться под самым пристрастным надзором родителей, тем более таких взыскательных и строгих, как Георгий и Елизавета Винничевские. То, что они не упоминали на допросах Эрнста Неизвестного, свидетельствует, по мнению автора, об их нежелании втягивать в грязную историю людей посторонних, дабы от преступлений сына не страдали те, кто относился к нему хорошо. Ничего также не сказали о дружеских отношениях Эрнста и Владимира и другие свидетели, например, учительница математики школы №16 Лариса Зарганкова или Краскомир Федоров. Похоже, что люди не хотели «стучать» и доставлять неприятности другим. По мнению автора, перед нами классический пример пассивного сопротивления репрессивной машине НКВД, которую к концу 1930-х гг. в Советском Союзе боялись уже все без исключения. Другого объяснения такому упорному замалчиванию дружеских отношений Володи Винничевского и Эрнста Неизвестного найти невозможно, поскольку трудно представить, что они могли успешно скрывать от одноклассников взаимную симпатию.

Тем не менее всеобщее молчание не избавило Эрнста Неизвестного от внимания уголовного розыска. Как говорится, мир не без добрых людей и длинных языков.

О своих отношениях с Владимиром допрашиваемый сообщил следующее: «Я с Винничевским часто бывал вместе, он очень часто бывал у меня в квартире, утром, идя в школу, он заходил за мной. Иногда вместе с ним ходили в кино, в театр музкомедии». Ни в чём подобном никто из ранее допрошенных сверстников арестанта не сознавался. Начало, что и говорить, весьма любопытное, но далее показания Эрнста Неизвестного становятся ещё любопытнее: «Я могу сказать, что он был мальчик очень смирный, стеснительный, любил бывать один, часто в школе он станет где-либо в угол у стенки и стоит. Бывая с ним вместе, я вёл разговоры о девочках, он всегда отзывался о них с какой-то брезгливостью и говорил, что он половых сношений не любит и никогда не имел». Подросток в возрасте 16 лет, отзывающийся о девочках с брезгливостью и заявляющий, что он «не любит половых сношений», выглядит не просто странно, а очень странно.

Юношеская гиперсексуальность – это не вымысел, не абстрактное понятие, выдуманное педагогами с целью объяснить сложности так называемого переходного возраста – это следствие вполне объективной трансформации юношеского организма в мужской. Сами мужчины прекрасно понимают, о чём идёт речь, а потому неудивительно, что ими на тему гиперсексуальности сложено множество анекдотов разной степени приличия. Эрнст Неизвестный потому-то и заострил в своих показаниях внимание на заявлениях Винничевского, что выглядели они неуместно и диссонировали с тем, что и как говорили на эту тему его ровесники.

Интересны и другие наблюдения Эрнста о странностях поведения Винничевского: «Я лично часто замечал за ним, что он, уходя в уборную, оставался там очень долго, что он там делал, мне неизвестно. У меня дома есть сестра 5 лет, Винничевский, бывая у нас, брал её себе на руки. Я и сейчас помню случай, когда Винничевский был у нас в квартире, сидел на диване, сестра моя бегала тут же. Я в это время одевался, {а} когда я вышел к Винничевскому, то увидел, что с Винничевским что-то неладно. Он стоял, и вид у него был какой-то странный, и тело его передёргивалось. Впечатление было такое, как его „ломает“. Я ещё спросил: „Что с тобою?“. Он ответил: „Ничего“, – и сел на диван». То есть что-то с Владимиром произошло в те минуты, когда он остался наедине с 5-летней девочкой, но что именно подросток в силу своей неискушенности понять не смог.

На самом же деле подтекст странного инцидента довольно прозрачен. Очевидно, что Винничевский был чрезвычайно чувствителен к сексуальным раздражителям, пусть даже в глазах окружающих таковые вовсе и не казались сексуальными. Но из протоколов его допросов нам известны его признания о сильном возбуждении, которое он переживал ещё даже до начала душения жертвы, то есть во время переноски ребёнка на руках, до перехода к «активной фазе» нападения. В те минуты, когда он расстегивал штаны и начинал душить ребёнка, его член уже находился в состоянии сильной эрекции. Очевидно, что нечто подобное произошло и в те минуты, когда он остался наедине с сестренкой Эрнста. Винничевский не пытался её душить – подобное скрыть не удалось бы – но сильно возбудился из-за близости объекта вожделения. Именно для того, чтобы скрыть эрекцию, он и сел на диван – в противном случае неприлично выпирающие брюки без слов рассказали бы о его эмоциях всё.

Есть в показаниях молодого Эрнста Иосифовича ещё один интересный момент, мимо которого нельзя пройти без комментария. Процитируем нужный фрагмент:

«Вопрос: Часто Винничевский носил с собой конфеты?

Ответ: Нет, часто конфет я у него не видел, но семечки у него были всегда в карманах, и он часто ими угощал».

Для понимания поведенческой модели преступных посягательств Винничевского в этих двух предложениях содержится очень любопытная информация. Из протокола личного досмотра задержанного мы знаем, что в его карманах были найдены как конфеты, так и обертки от шоколадных конфет. Понятно, что угощение всевозможными сладостями – шоколадными конфетами, пастилой, засахаренными орешками, шоколадкой и т.п. – является прекрасным способом познакомиться с ребёнком, расположить его к себе и увести от дома, пообещав ещё купить подобную вкусняшку. Тем более если речь идёт об очень скудных в материальном отношении довоенных годах и детях из неблагополучных семей. Ну в самом деле, какой ребёнок устоит перед обещанием получить ещё одну конфету, если одну ему уже дали? Ни один не устоит, как бы мама его ни учила отказываться от конфет.

192