Нельзя не процитировать довольно интересный рассказ Елизаветы Винничевской о событиях 22 октября, то есть произошедших буквально за двое суток до ареста сына: «…я послала его за хлебом, он быстро возвратился с хлебом и попросил у меня разрешения пойти к мальчику сделать уроки по алгебре и физике. Я его не отпустила, т.к. уехал отец. Это было часов в 9-10 вечера, в присутствии Дымшиц, Смирновых и др. соседей. Этот разговор был в кухне. Он ушёл в комнату и долго оттуда не выходил. Потом он подошёл к двери, просунул голову, руки были за спиной, и стал смотреть на меня, но ничего не говорил. Я и Маруся примерно полчаса говорили ему о необходимости учиться и т.д., а он всё смотрел и молчал, причём взгляд у него был такой, как будто бы он смотрит, а ничего не видит. Потом он ушёл в комнату, и я услышала, что он звенит деньгами. На мой вопрос о деньгах, он ответил, что это сдача с хлеба, и тут же попросил 2 рубля на приобретение немецкой книги. Я ушла в комнату и легла на кровать. Сын подошёл ко мне и стал гладить по голове. Я его спросила, что с ним, он стал меня целовать и заплакал, просил прощения, что так ко мне отнёсся при соседях, но больше ничего не сказал».
Интересно, поняла ли сама Елизавета Ивановна, чему же она стала свидетелем? Нормальное вроде бы настроение сына моментально испортилось, стоило отказать ему в вечерней прогулке. Причём сын остался до того возмущён, что допустил эдакий немой афронт, бессловесную демонстрацию своего раздражения в течение получаса. Выходка, надо признать, неординарная для юноши 16 лет, который должен уже управлять своими желаниями и эмоциями. Назвать подобное поведение обычным никак нельзя! Матери, конечно, стоило бы задуматься над тем, почему у сыночка происходит такая смена настроений, что это за странный друг, с которым Володя хочет учить алгебру и физику на ночь глядя? Неплохо было бы осведомиться у него на сей счёт, но мать никаких вопросов не задаёт, она ложится в кровать, а сынок начинает плакать у неё на плече. И что подумала после этого немого цирка мамочка? Ничего – никаких выводов, никаких подозрений, никаких мыслей. Нетрудно понять логику действий Владимира Винничевского, которому мать испортила планы на вечер, он явно уже испытывал половое возбуждение и намеревался совершить очередное похищение и убийство, но вот индифферентность Елизаветы Ивановны понять сложно.
Видимо, что-то подобное подумал и Вершинин, потому что следующий его вопрос касался обращения Елизаветы Винничевской к врачам по поводу поведения сына. Мать преступника признала, что в 1938 г. водила Владимира к врачу по нервным болезням в детскую поликлинику на улице Тургенева. Формальная причина обращения – жалобы сына на отсутствие памяти. Врач заявил, что это всего лишь издержки переходного возраста, и предложил лечение электрическим током. Владимир посещать назначенный курс отказался, и лечение на этом закончилось.
Елизавета Ивановна на вопрос о домашних побоях заявила, что один раз била сына, но отец ни разу не поднял на него руку. Затем последовал разговор на тему физиологии и нервных реакций. Процитируем небольшой фрагмент:
«Вопрос: Вы не замечали, чтобы он грыз ногти?
Ответ: Нет.
Вопрос: У него бывает обильное выделение слюны?
Ответ: Я заметила, но не придала этому большого значения.
Вопрос: Во время сна он бредил?
Ответ: Я наблюдала, что во время сна он что-то мычит. Вначале я будила его, спрашивала, что он видит во сне? Он отвечал, что ничего не видит.
Вопрос: Не замечали ли Вы у Вашего сына беспричинного смеха?
Ответ: Беспричинный смех у него бывает. На мои вопросы, о чём он смеётся, он отвечал, что вспоминает о школе, о ребятах-школьниках, о школьных делах».
Дальше стало ещё интереснее. Снова небольшая цитата из протокола:
«Вопрос: Не был ли Ваш сын свидетелем интимных сторон Вашей жизни?
Ответ: Нет. В одной комнате с нами он не находится уже три года тому назад».
Стенографист Балаханова, записывавшая допрос дословно, в последней фразе допустила смысловую ошибку, но тем не менее понять сказанное несложно. Елизавета Винничевская категорически заявила, что уже три года сын не находится с родителями в одной комнате, когда они занимаются чем-то интимным. Ответ очень странный, поскольку у Винничевских второй комнаты не было и они вынужденно спали в одной. Так было и три года назад, так осталось вплоть до момента ареста. Поэтому ответ Елизаветы Ивановны понять можно двояко: либо она с мужем не занимается сексом уже три года, и потому «интимных отношений» просто не существует, либо родители предаются плотским утехам в то время, когда сына нет дома гарантированно. Но из последнего предположения автоматически рождается вопрос: а что, раньше это было не так? Раньше вы занимались сексом при нём и лишь последние три года стали удалять его из комнаты?
Запомним этот странный ответ Елизаветы Винничевской, потому что впоследствии эта же тема всплывет во время допросов соседей этой семьи и появится замечательная возможность сопоставить ответы и сделать кое-какие любопытные выводы.
Однако в самом конце протокола присутствует несколько реплик, заслуживающих особого внимания. По мнению автора, это наиважнейший момент всего документа. Процитируем:
«Вопрос: Как Ваш сын реагировал на убийство девочки Герды в Вашем дворе? (объективности ради надо заметить, что убийство имело место всё же в соседнем дворе, тут явно описка стенографа – прим. А. Р.)
Ответ: На мой вопрос, не жалко ли ему Герду, он ответил одним словом «жалко».
Вопрос: Каково было его поведение в эти дни?