Уральский Монстр - Страница 168

168

Но после этого в рассказе матери оказалась упомянута ещё более интересная деталь: «Когда сын учился в пятом классе, он с Сарофанниковым и Гапанович {ем} собирались куда-то ехать, и сын Володя похитил у отца револьвер. Это оружие нашли у Гапанович {а}. Этот случай Володя объяснил так: они все трое собирались ехать на Кавказ путешествовать, взять оружие его научил Гапанович, но для каких целей последний Володе не сказал. Этого мы так и не узнали».

Скандальную ситуацию «по-тихому» урегулировать не удалось, хотя Георгий Винничевский и явился лично к отцу Гапановича и предложил тому отдать оружие без лишней огласки. Кстати, Вова Винничевский украл из дома не только отцовский револьвер, но и 28 патронов к нему, килограмм пороха, дробь, а также серебряные деньги из копилки. О возврате всей этой чепухи речь не шла, Георгию Винничевскому важно было быстро вернуть револьвер, чтобы не предавать инцидент широкой огласке. Но Гапанович-старший упёрся, револьвер не отдал, в результате чего Георгию Винничевскому пришлось обратиться в милицию и возвращать оружие официальным путём, то есть сынок подставил отца по полной. Сам Володя после череды скандалов сначала был переведён на домашнее обучение, а затем направлен в другую школу и в конечном итоге остался в 5 классе на второй год.

Далее мама рассказала об увлечениях сына. Образ получился довольно странный, послушаем Елизавету Винничевскую: «Он очень любил музыку, для него было куплено пианино, к инструменту его очень влекло, но музыкального таланта у него не было, играл по нотам, импровизацией не увлекался. Играл большей частью весёлые вещи. Однако в жизни он был грустный, уединённый, подолгу сидел задумавшись. На мой вопрос: „О чём ты думаешь?“, отвечал, что ни о чём, „просто так“… С пятого класса он начал писать письма девочкам, мне казалось, что для него это ещё рано и бранила его».

Как видим, с самого начала полового созревания мама проявила бдительность, может быть, не вполне уместную, и принялась бранить и стыдить сына за его интерес к девочкам. Не отсюда ли берёт начало брезгливое отношение Вовы Винничевского к сексу с женщиной? Нельзя не признать, что мамины педагогические потуги достигли своей цели – сын в период юношеской гиперсексуальности перестал интересоваться сексом со зрелыми женщинами и девушками и переключил свое внимание на нечто иное.

Далее допрос перешёл к обсуждению физиологических деталей, без понимания которых расследовать половые преступления невозможно. Приведём любопытную выдержку из протокола:

«Вопрос: Вы не замечали, чтобы он занимался онанизмом?

Ответ: Я этого не замечала.

Вопрос: Поллюции у него были?

Ответ: Были два раза. Я замечала на постельном белье, на его белье не замечала. Белье стирала я сама, редко стирать отдавала.

Вопрос: Каких-либо пятен на белье Вы не обнаруживали?

Ответ: Нет. Однажды летом у него оказалась разорванной рубашка на правом плече, спина и шея поцарапаны. Он это объяснил тем, что катался на велосипеде и упал. Лично я не видела, когда он катался на велосипеде. В тот раз от него пахло водкой, он дал объяснение, что ездил один, купил водки, выпил и упал с велосипеда».

То есть никаких пятен, ничего подозрительного, обычный такой парнишка, но это-то и странно, поскольку половое влечение Владимир Винничевский должен был испытывать (и испытывал) чрезвычайно сильное, сильное до такой степени, что он даже собою соглашался рисковать ради его удовлетворения. И хотя внешне юноша казался безэмоциональным и хладнокровным, внутри у него бушевали страсти. Неужели мать ничего этого не чувствовала, ни о чем не догадывалась? Неужели она и впрямь считала своего сына таким нордичным?

Видимо, некое смутное подозрение смущало Елизавету Ивановну, и она сама невольно об этом проговорилась. Вот выдержка из её показаний: «Я однажды, когда у меня было подозрение в отношении его вида, я пошла за ним по другой стороне улицы, но он меня заметил, т.к. оглядывался». Вот те раз! Буквально страницей ранее Елизавета Винничевская убеждала, что никаких подозрительных пятен на одежде сына не замечала, белье постельное стирала сама, и тоже не видела на нём ничего «такого», и вдруг словно бы между делом проговаривается: «Когда у меня было подозрение в отношении его вида»… Что за подозрение? Почему оно возникло? Начальник ОУР не стал углубляться в эту тему, возможно, просто не заметил оговорки, но нельзя не признать, что в целом показания Елизаветы Винничевской производят впечатление недосказанности и нелогичности, мысль её постоянно «сползает» с темы вопроса и она говорит о деталях, не имеющих прямого отношения к предмету обсуждения.

В том же доме по улице Первомайской, в котором проживала семья Винничевских, жили маленькие дети – мальчик и девочка 3-х и 5-ти лет. Обвиняемый уже рассказал о том, что никаких преступных действий в их отношении не предпринимал, опасаясь быстрого разоблачения, но на эту же тему имело смысл спросить и Елизавету Винничевскую, может быть, она замечала в отношении сына к маленьким детям нечто необычное? Допрашиваемая ответила так (стилистика оригинала сохранена): «Он относился к ним хорошо, играл с ними, садил на колени, метал (видимо, подбрасывал – прим. А. Р.), дети, играя с ним, смеялись. Причём он больше любил маленьких детей, чем детей своего возраста. Я замечала, что он щекотал детей, они смеялись, я этому не придавала значения».

В этих словах мы видим хорошее объяснение тому, как Винничевскому удавалось быстро располагать детей к себе. Он понимал детскую психологию, имел необходимый навык общения, и хотя Владимир был в семье единственным ребёнком, бытовой контакт с соседскими малышами обеспечил ему необходимый разговорный тренинг. А потому он прекрасно понимал, что следует пообещать ребёнку, чем его заинтересовать, как расположить к себе.

168