Уральский Монстр - Страница 170

170

Ответ: Огорчённая этим убийством, я не присматривалась к сыну. Когда заходил разговор об этом убийстве, сын молчал и старался уйти».

Тут нас ждёт интересное открытие, ведь сам Владимир Винничевский во время допросов заявлял, будто убийство Герды Грибановой членами его семьи и товарищами не обсуждалось. И вдруг выясняется, что его спрашивала об этом мама, да и иные разговоры в его присутствии на эту тему велись. Странно, правда? Можно поверить в то, что Владимир об этом забыл, тем более что на память он жаловался давно и постоянно, но особенностью его памяти является то, что процесс забывания всегда очень избирательно затрагивал те моменты, которые могли выставить его в негативном свете. Чем выдумывать неловкие ответы на острые вопросы следователей, проще ответить, что «никто ничего не говорил» или «ничего не помню». Так, чтобы сразу пресечь возможность углубиться в неприятную тему.

Почему сейчас автор делает на этом акцент? Нюанс на первый взгляд кажется непринципиальным, ну, казалось бы, какая разница, говорили с Винничевским об убийстве Герды или не говорили, забыл ли он эти разговоры в действительности или просто наврал следователю? Но нет, эта деталь очень важна для понимания логики поведения арестованного. Мы внимательно рассмотрели два протокола допроса Владимира Винничевского, и в обоих он категорично и безапелляционно заявлял, что слова его искренни, а показания исчерпывающи. После первого допроса вдруг всплыл эпизод с похищением Бори Титова, о котором Винничевский, несмотря на всю свою искренность, почему-то забыл рассказать, а вот теперь вылезло совершенно очевидное враньё, связанно с обсуждениями убийства Герды Грибановой. Разговоры такие велись долгое время среди жителей улицы Первомайской – в этом можно не сомневаться. Следует помнить, что «информационное пространство» советских людей было чрезвычайно сужено цензурой и косной коммунистической идеологией, простому человеку читать советские газеты было невозможно – там просто не было ничего дельного, ничего кроме демагогических агиток и бессодержательных «рапортов с мест», в которых рассказывалось об успехах социалистического соревнования и невиданных достижениях социалистического строительства. А потому можно не сомневаться в том, что жители Свердловска были потрясены чудовищным убийством малолетней девочки и случившееся долгое время занимало умы и воображение обывателей. Уже изначально казалось очевидным, что обвиняемый наврал, но теперь об этом можно говорить совершенно однозначно, без всяких оговорок, поскольку собственная мать враньё же это и разоблачила.

Но если Владимир Винничевский уже на первых допросах врал в одном, то какая может быть гарантия, что он не врал в другом? Вспомним золотое правило «старины Мюллера» из «Семнадцати мгновений весны»: «Маленькая ложь всегда рождает большое недоверие».

Золотые слова! Запомним сейчас сделанное нами открытие: Владимир Винничевский с самого начала врал следователям угро и делал это осмысленно, целенаправленно и сообразуясь с некоей собственной логикой оптимального поведения. Что это была за логика, мы постараемся понять, и на этом пути нас ждут воистину удивительные открытия, потому что, прочитав внимательно уголовное дело и судебные стенограммы, мы увидим в них совсем не то, что видели мастера розыскного дела Урусов, Брагилевский, Вершинин и другие.

Но – всему своё время.

В тот же самый день 27 октября начальник свердловского угро Вершинин допросил и обвиняемого Владимира Винничевского. Протокол начался с обсуждения деталей неизвестного правоохранительным органам убийства ребёнка, якобы совершённого Винничевским в январе 1939 г. Обвиняемый повторил свои прежние утверждения, дополнив их некоторыми деталями, но так и не вспомнив ни имени жертвы, ни точного адреса, по которому он похитил ребёнка. Само нападение он описал буднично, совершенно безэмоционально и лаконично, уточнив лишь по требованию допрашивавшего, что половой акт с жертвой не совершал и семяизвержения не испытывал. Под конец своего весьма лаконичного рассказа добавил, что ударил ребёнка в лоб рукояткой ножа, после чего сбросил в выгребную яму. Своё повествование арестованный закончил просто: «После этого я вышел из уборной и пошёл домой, считая, что ребёнка я убил».

Преступник описал одежду жертвы, вид дома с улицы и расположение объектов во дворе, заверив, что без труда отыщет и укажет нужный адрес во время следственного эксперимента. Также Винничевский сообщил, что в Кушве и посёлке у железнодорожной станции «Гора Благодатная» он совершил только по одному нападению. На этом допрос был остановлен.

Милиция приложила большие усилия по проверке сообщения об убийстве или ранении ребёнка в районе к югу от улицы Ленина, однако информация эта так и не нашла подтверждения. Почему так случилось, можно только гадать. Как вариант, можно предположить, что вскоре после нападения на ребёнка семья покинула Свердловск. Но отъезд семьи представляется событием всё-таки маловероятным, мобильность советского населения в конце 1930-х гг. была уже скована жёсткими правилами паспортного учёта, много ездили по стране лишь военнослужащие. Кроме того, нападение на ребёнка и последующий отъезд его семьи наверняка запомнили бы соседи. Однако никто ничего подобного участковым и оперсотрудникам уголовного розыска не рассказал. Значит, происшествие – если только оно действительно имело место – от соседей скрыли. И сделано это было не без умысла. Скорее всего, обычными людьми двигало нежелание иметь какие-либо контакты с НКВД. Население боялось иметь дело с обладателями красивых малиновых околышей и бирюзовых петлиц, примеров нежелания обращаться к ним даже на страницах этой книги можно отыскать немало. Пословицы вроде той, что «Коготок увяз – всей птичке пропасть», не рождаются на пустом месте. И благоразумные родители прекрасно понимали, что если инцидент с ребёнком станет известен доблестным служителям щита и меча, то сами же родители первыми под подозрение и попадут. На примере семьи Грибановых мы уже видели, как работает это правило на практике.

170