Уральский Монстр - Страница 117

117

Насчёт времени возвращения Савельевой из магазина гражданка Блинникова-Каширская упорно повторяла говоренное ранее – вернулась в 4 часа дня. Учитывая, что от магазина до дома не более полутора километров, а в 15 часов, по словам Санникова, очередь перед магазином уже разошлась, налицо был весьма заметный – минут 30-40 – интервал времени, в течение которого никто не знал, где была и чем занималась Савельева.

Затронутая Брагилевским тема об отношениях Сергея, сына Блинниковой-Каширской, и Анны Савельевой, явилась для допрашиваемой, видимо, неприятным сюрпризом. По-видимому, Елена Федоровна всерьёз считала, что скелеты в шкафах её милого семейства так и останутся непотревоженными. Вот уж воистину святая простота! Выражения, которыми она попыталась объяснить специфику отношений между сыном и Анной Савельевой, заслуживают цитаты: «Первое время Сергей с Анной жили не совсем хорошо, он… высказывал мысль, что жить с Анной не хочет. Анна Савельева очень любит Сергея и в течение всего времени совместной жизни относилась к нему очень хорошо…» Вот так! Мужчина выгоняет женщину из дома, заявляет, что ребёнка она родила не от него, а на языке матери это называется «жили не совсем хорошо». Какое интересное словоблудие! Так и хочется задать мамаше встречный вопрос: если это «не хорошо», то как тогда по-вашему «плохо»?

Коснулся Брагилевский и вопроса о возможной попытке убийства Савельевой первого сына, после того как Сергей выгнал Анну из дома и заявил, что не признает Нику своим ребёнком. Есть такая пословица в русском языке: «Извивается, как уж на сковородке» – так вот она как нельзя лучше подходит к описанию того, как закрутилась в этом месте гражданка Блинникова-Каширская. Видно очень этот вопрос показался ей неприятен! «Я ни тогда, ни сейчас не верю в то, что Анна могла покушаться на жизнь своего ребёнка и поступала с ним так, как рассказывала мне Гери П. В. Я считаю, что Полина Венедиктовна говорила это с той целью, чтобы испортить взаимоотношения Сергея с Анной, т.к. она, Гери… разрешает себе по отношению к Сергею кое-какие вольности…» Тут, конечно, Елена Федоровна в очередной раз не удержалась от демонстрации своей склонности к демагогии совершенно пасквильного тона. Если «вольности» Полины Гери в адрес Сергея Каширского и имели место, то только в голове матери последнего. Полина была старше Сергея на 22 года, и даже при наличии весьма богатой фантазии трудно поверить в реальность сколько-нибудь серьёзного флирта между ними.

Между тем Полина Венедиктовна Гери, рассказывавшая о том, что Анна Савельева пыталась умертвить собственного сына путём переохлаждения малыша, отнюдь не наговаривала на предприимчивую мамашу. Последняя действительно пыталась заморозить Нику, и уголовному розыску удалось отыскать тому свидетеля, никак не связанного с Гери. Елизавета Платонова, допрошенная 13 сентября, рассказала, как зимой 1936 г. встретила на улице Анну Савельеву с ребёнком на руках и попросила показать младенца. Далее процитируем протокол: «Она открыла одеяло, в которое был завёрнут ребёнок, и я обратила внимание, что на голове ребёнка ничего не было. Меня возмутило подобное отношение, и я сделала Анне замечание, указав, что ребёнок может простудиться… Я полагаю, что Анна умышленно носила ребёнка с голой головой, желая от него избавиться». В общем-то, ни прибавить, ни отнять!

Не обошёл Брагилевский молчанием и пересуды об исчезновении детей в городе. Тема эта, как уже не раз отмечалось выше, являлась скользкой и опасной – такие разговоры потенциально грозили обвинением в антисоветской агитации и пропаганде, а потому за длинный язык в сталинское время можно было и в ГУЛАГ уехать. Да и не только в сталинское, в любое время советские функционеры относились к критике чрезвычайно болезненно. В 1937-1938 гг. сотрудники НКВД очень резво брали в разработку людей, допускавших неосторожные высказывания и, возможно, Блинникова-Каширская именно на этом и строила свой оговор Евдокии Масленниковой. Дескать, к прочим обвинениям это будет неплохой довесок и уж после такого рассказа милиция спуску Евдокии не даст. Однако подозрения в отношении Масленниковой рассеялись, Евдокия, как выяснилось, пользуется полным доверием следователя, и теперь оговор вернулся к Елене Федоровне бумерангом. Брагилевский предложил ей объяснить, от кого же всё-таки она слышала разговоры про исчезновения детей в Свердловске.

И пришлось посрамленной Блинниковой-Каширской называть новые фамилии знакомых. Можно было бы понять, если б она отказалась давать показания против конкретных людей и отговорилась общими словами, дескать, слышала в очереди, говоривших не знаю и т.п. Так нет же, женщина назвала новые фамилии.

Любопытна концовка допроса. Елена Федоровна смиренно заявила, что «в убийстве Ники я подозрений ни на кого не имею». Надо же, как поумнела женщина, а ведь всего лишь шестью днями ранее буквально слюной брызгала в сторону Масленниковой и её сына.

Однако после этого последовала ещё более любопытная приписка. Уже после формального окончания допроса, ниже подписи Артура Брагилевского, сделана весьма пространная дописка, появившаяся, очевидно, уже после того, как Елена Федоровна прочла протокол. В ней Блинникова-Каширская разъяснила, что «Сергей к Анне относится хорошо» (то есть Сергей Каширский к Анне Савельевой), а кроме того, «я не согласна с формулировкой, где говорится, что Гери разрешала себе вольности по отношению к Сергею». В принципе, все эти детали для нашего повествования не очень-то и важны, но трудно удержаться от комментария: гражданка оказалась из породы тех людей, которые умудряются говорить и думать взаимоисключающими тезисами.

117