Уральский Монстр - Страница 50

Внимательный читатель, сумевший продраться сквозь дебри малоосмысленных прокурорских изысканий, наверняка озадачится тем, что Подбело не допросил о событиях 12 июля отца Василия Кузнецова. В самом деле, это, казалось бы, весьма логичный шаг, полностью оправданный всем ходом расследования (точнее, даже не ходом, а его пробуксовкой). В ночной трапезе у голубятни участвовали четыре человека, трое из них к 20 сентября оказались допрошены уже не по одному разу. Самое интересное заключается в том, что Подбело так и не вызвал на допрос Василия Кузнецова-старшего.

Почему?

Да потому что отец был единственным из всей этой далеко не мушкетёрской четвёрки, кто без колебаний называл дату и детали этой, условно говоря, пьянки. Во время допроса в уголовном розыске в июле 1938 г. он сказал, что посиделки с вином и сыром произошли поздним вечером 18 июля, буквально перед самым арестом сына. То есть все эти события не имели ни малейшего отношения ко дню убийства Герды Грибановой. Понимая, что показания Кузнецова-отца будут работать против приоритетной версии, прокурор пренебрёг им как свидетелем.

Такие вот маленькие подковёрные игры. Такая вот маленькая подтасовочка свидетельских показаний.

После необычайной активности, развитой прокурором Подбело во второй половине сентября, в расследовании наступило необъяснимое затишье. Проходили недели, закончился сентябрь, арестанты в полном неведении продолжали оставаться в злосчастной камере №19, а следствие словно замерло на точке замерзания.

Но 5 октября начальник 2-го отделения спецотдела областной прокуратуры Подбело, как будто спохватившись, направил начальнику Отдела уголовного розыска областного УНКВД Цыханскому секретное предписание за исходящим №246с довольно неожиданного содержания. Приведем сей красочный образчик эпистолярных потуг Николая Подбело полностью, с сохранением стилистики и орфографии оригинала: «При этом возвращается Вам уголовное дело на обвиняемых Кузнецова и Баранова, материалы настоящего дела достаточно проверены и обстоятельства, не участвовал ли в убийстве Мерзляков. Эти данные в отношении Мерзлякова не установлены, следовательно прошу Мерзлякова дополнительно допросить в качестве свидетеля по вопросу, находился ли Мерзляков на 12-13 июля вместе с обвиняемыми. Во всех случаях произведите очные ставки. Выполнить ст.128 и 206 УПК, составить обвинительное заключение и дело выслать нам для направления по подсудности. Приложение: дело».

Таким образом, арестованные и все материалы на них вернулись в исходную точку – в уголовный розыск областного управления Рабоче-Крестьянской милиции.

В тот же день это предписание получил Георгий Цыханский, на нём осталась его суровая резолюция: «Тов. Вершинин. Выполните указания прокуратуры поскорее и вышлите обратно для передачи в суд. Цыханский. 5/X».

К сожалению, октябрьское «дорасследование» сохранено в весьма усеченном виде – в нём отсутствуют передопросы Василия Кузнецова и Анатолия Мерзлякова, также нет протоколов очных ставок, на проведении которых настаивал Подбело. Эти документы либо умышленно удалены из дела, либо – этого исключать тоже нельзя – вообще никогда и не существовали. Но именно в эти октябрьские дни 1938 г. из следственного изолятора был наконец-то выпущен Михаил Грибанов, дед убитой Герды, бесцельно томившийся в застенке с последней декады июля. Примерно в то же время вышел под подписку о невыезде Мерзляков, так ни в чем и не сознавшийся и не пожелавший оговорить своих товарищей. Однако, помимо освобождений вчерашних подозреваемых, сотрудники уголовного розыска сумели кое-чем дело и обогатить.

31 октября 1938 г. новый начальник 1-го отделения ОУР Лямин вызвал на допрос Ивана Гладких, молодого человека 18 лет, ученика киномеханика, осужденного ранее на три месяца принудительных работ за кражу. Этот человек уже упоминался однажды: Ваня Гладких, Коля Бунтов, Ваня Бахарев и Вася Кузнецов гуляли вместе тем самым вечером, когда Кузнецов украл часы у уснувшего на обочине дороги пьяного. Да-да, злосчастные карманные часы в никелированном корпусе опять всплыли в этом расследовании. Согласно рассказу Гладких в тот вечер они всей компанией направлялись по улице Мамина-Сибиряка в кинотеатр, но в какой-то момент Бунтов и Кузнецов приотстали. Потом они нагнали товарищей и рассказали, что Кузнецов украл часы, но толку от этого всё равно никакого не было, поскольку ворованные часы у него в тот же вечер отобрали милиционеры, забравшие Василия во второе отделение милиции.

Вот и весь сказ. Лямин задал допрашиваемому вопрос о других преступлениях и преступных планах Кузнецова, но Гладких только руками развёл: ничего, мол, не знаю, Василий хотел, вроде бы, голубей украсть, но получилось ли у него реализовать замысел – не в курсе.

На следующий день – 1 ноября 1938 г. – в кабинете перед Ляминым оказался Иван Бахарев, последний из четверых товарищей, покуда ещё не допрошенный уголовным розыском. Ваня был младшим из всей четвёрки, ему едва исполнилось 16 лет, и он, разумеется, был в курсе случившегося с Барановым и Кузнецовым. Так что явка на допрос, можно не сомневаться, вызвала у него дрожь в коленках, да и не только там. Должно быть, он испытал немалое облегчение, узнав, что сотрудникам уголовного розыска его собственные похождения неинтересны, им нужно узнать побольше о проделках Василия Кузнецова. Свидетель со своей стороны расстарался как мог. Бахарев в деталях восстановил события вечера, когда Кузнецовым был обворован пьяный мужчина, и даже сообщил, что ему известно о других правонарушениях Василия. Бахарев рассказал, что Кузнецов как-то совершил хищение вина из магазина на улице Шевченко. Конкретики по этому эпизоду он никакой не сообщил, поскольку пересказ делался с чужих слов, но желание угодить представлялось очевидным.