4 августа областная судебно-медицинская лаборатория направила в Отдел уголовного розыска акт №28/б, в котором временно исполняющая должность заведующего лабораторией эксперт Сизова проинформировала следственный орган о результатах проведённых исследований вещей, обнаруженных в комнатах Грибановых и на чердаке над ними. Кроме вещей, принадлежавших семье Грибановых, в число предметов, проверенных на присутствие следов крови, попала марля, найденная в потолочном перекрытии голубятни Василия Кузнецова, а также складной нож с деревянной ручкой, найденный Анфисой Шуляковой в палисаде у дома Кузнецова (этим ножом Александр Шуляков размешивал чернила). Всего же в лаборатории в ходе экспертизы проверялись 25 предметов. Как это часто бывает в реальной жизни, судебно-медицинское исследование не только ничего не прояснило, но напротив, всё запутало.
Начнём с самого важного, с ответа на вопрос, на каких вещах и предметах оказалась найдена человеческая кровь? Прежде всего, экспертиза показала наличие человеческой крови на марле, спрятанной в потолке голубятни. Напомним, Василий Кузнецов утверждал, будто протирал ею плошку, в которую насыпал корм птицам, и крови там быть никак не могло. Но – она там оказалась. Интригующе, не правда ли? Но кроме того, кровь человека была найдена на тряпке, которую оперативники изъяли в комнате Грибановых, причём, крови на ней оказалось много (пятна описывались как «обильные буро-красные»). А помимо этого, пятна человеческой крови были обнаружены на свежестиранном матрасе, развешенном для сушки на чердаке в доме Грибановых и обнаруженном оперативниками ещё влажным. Кстати, избавиться от крови на одежде и обуви весьма проблематично, анализы очень чувствительны, и обычная стирка в этом деле не поможет. И в данном случае она Грибановым не помогла.
Кроме этого, экспертиза обнаружила ещё кое-что, хотя с точки зрения расследования этот результат уже никак не помогал изобличить подозреваемого, о нём можно рассказывать, скорее, как о казусе. Трубчатая кость, найденная на чердаке Грибановых, оказалась со следами крови, но не человека (видовую принадлежность установить не удалось). А чрезвычайно подозрительные тёмные потёки внутри фанерного короба, как оказалось, были оставлены кровью свиньи. Кому принадлежал этот короб и кто переносил в нём свиное мясо, так и осталось невыясненным.
На всех остальных предметах, в том числе одежде Петра Грибанова и ноже, переданном Александром Шуляковым сотрудникам милиции, крови не оказалось.
В общем, следствие получило возможность толковать полученный результат по своему усмотрению. Можно было считать, что теперь имеется подтверждение виновности Кузнецова и Баранова, а можно было видеть то же самое в отношении четы Грибановых. А кроме того, существовал и третий вариант – следствие могло оставить под подозрением и тех, и других. Вообще-то, окровавленные тряпка и матрас, найденные у Грибановых, ничего особенно пугающего могли и не означать; любой гинеколог скажет, что менструальные кровотечения порой бывают очень обильны, а тех средств женской гигиены, что в изобилии представлены в современных аптеках, тогда попросту не существовало. В 1938 г. судебная медицина ещё не обладала методикой определения пола человека по его крови, поскольку открытие полового хроматина М. Барром и Л. Бертрамом произошло много позже, лишь в 1949 г. Судмедэксперт Сизова не попыталась установить количество жидкой крови, попавшей на каждый из предметов, хотя в принципе такого рода методики тогда уже существовали. Они основывались на том, что из 1 литра жидкой крови получается 211 граммов сухого остатка и взвешиванием можно примерно определить количество жидкой крови, попавшей на ткань. Данный метод являлся не очень точным, но интерес представил бы порядок цифр – идёт ли речь о десятках граммов, что может быть объяснено бытовым кровотечением, или же о сотнях. Понятно, что обильное кровотечение уже наводило на мысли о криминале, в то время как незначительным можно было пренебречь. Однако помощник начальника уголовного розыска не ставил перед судмедэкспертом вопрос об определении количества крови, попавшей на предметы, а сама Сизова выйти за формальные пределы экспертизы не пожелала, хотя и имела законное право.
Итак, следствие могло двигаться во всех направлениях – экспертиза не снимала подозрений с арестованных. Поэтому в следственном изоляторе остался как Михаил Грибанов, дед убитой девочки, так и молодые любители голубей Василий Кузнецов и Сергей Баранов.
4 августа 1938 г., в четверг, помощник начальника уголовного розыска Евгений Вершинин устроил Сергею Баранову и Василию Кузнецову очную ставку. Формальная причина назначения очной ставки заключается в устранении противоречий в показаниях, но в конце 1930-х гг. на данное процессуальное действие смотрели несколько шире. Для следственной практики того времени очная ставка – это венец расследования, во время которого изобличенные преступники подтверждают в присутствии друг друга свою виновность. Если можно так выразиться – это символическая капитуляция, полное разоружение перед следователем. Для того же, кто в преступлении не сознается, очная ставка – это всегда тяжелое психологическое испытание, сильнейший удар по выбранной линии защиты, поскольку подозреваемый получает подтверждение тому, что разоблачать его будут явно, открыто и беззастенчиво, что называется, «глаза в глаза». Для правосудия, которое основывается не на уликах, а на признаниях и оговорах, очная ставка является эффективным инструментом психологического подавления не признающего свою вину подозреваемого. В том же случае, когда обвинение опирается на вещественные улики, польза от очной ставки в значительной степени нивелируется. При очевидной виновности признание подозреваемого своей вины в большей степени повлияет на тяжесть приговора, нежели на сам факт того, что обвинительный приговор окажется неизбежен при любой линии защиты.