Уральский Монстр - Страница 233

233

Как видим, Владимир Винничевский во время экспертизы попытался «играть тупого», причём не с самого момента прибытия «в Серпы», а спустя некоторое время, то есть после первичной адаптации. Его наверняка подучили заключённые постарше, разъяснив, что от выводов экспертизы напрямую зависит его жизнь. Вот Винничевский и начал «тупить», делая это, разумеется, очень непрофессионально и явно для специалистов. Никого эти игры обмануть не могли.

Там, в Москве, в Кропоткинском переулке, Владимир Винничевский встретил своё 17-летие. Окружавшая его обстановка сильно отличалась от той, в которой он отметил предыдущий день рождения. Конечно, не о такой жизни мечтал юноша, но именно в те июньские дни он, скорее всего, имел основания смотреть в будущее с оптимизмом. В самом деле, один раз его уже хотели расстрелять, но не получилось, глядишь, и второй раз не получится! Но надежда эта затрещала как гнилое тряпьё уже буквально через неделю после дня рождения преступника.

Вывод экспертизы логично следовал из её содержания: «Винничевский В. Г. душевным заболеванием не страдает, но обнаруживает остаточные явления после перенесённого им в детстве мозгового заболевания, сопровождающиеся изменениями характера и склонностью к сексуальным извращениям. Однако степень указанных изменений психики не такова, чтобы можно было его считать неответственным. Как не душевнобольной Винничевский В. Г. в отношении инкриминируемых ему деяний, совершённых им вне какого-либо болезненного расстройства душевной деятельности, должен считаться вменяемым».

Другими словами, Винничевский был подсуден и должен был предстать перед судом вторично. Далее произошёл не до конца понятный из материалов дела момент – подсудимый, видимо, застрял в одной из пересыльных тюрем, поскольку в Свердловск к концу июня не вернулся. 2 июля из НИИ им. Сербского в облпрокуратуру пришёл оригинал экспертного заключения, и надзорный прокурор Губин стал искать заключенного. Однако выяснилось, что в Свердловской тюрьме его нет, в деле имеется справка за подписью начальника тюрьмы, датированная 10 июля 1940 г., из которой следует, что Владимир Винничевский выбыл 20 апреля. Мы не знаем, где отыскали преступника, но уже через неделю он находился в Свердловске, в знакомой ему тюрьме Управления госбезопасности, где подписал «Протокол объявления об окончании следствия и предъявлении следственного производства обвиняемому». В протоколе старшим следователем Губиным от руки сделана такая запись: «Лично Винничевским прочитано заключение судебно-психиатрической экспертизы в течение 15 минут». Владимир, прочтя этот документ, должен был понять, что попытка его играть с психиатрами окончилась полным провалом. Можно не сомневаться, ему стало в те минуты очень и очень горько, возможно, он даже заплакал от искренней и всеохватной жалости к самому себе.

История с судом грозила повториться.

Областной прокурор Сидоркин 20 июля утвердил обвинительное заключение, которое надлежало представить на повторном слушании дела. Оно практически один в один повторяло первый вариант, с которым прокуратура выходила в суд в январе 1940 г. Через два дня – 22 июля – документы были направлены председателю Свердловского областного суда. И уже 24 числа того же месяца состоялось подготовительное судебное заседание, во всем повторившее результаты аналогичного заседания в январе: слушание проводить в закрытом режиме, квалификацию преступлений по статье 59/3 признать верной, в суд вызвать четырёх свидетелей, тех же самых, что и на первом суде (Плещева, Горский, Аксенова, Гусинская).

Судебный процесс под председательством судьи Обухова и народных заседателей Брагиной и Носовой при участии обвинителя Небельсена и адвоката Браславского открылся 31 июля, однако не продлился долго. На первых же минутах заседания выяснилось, что Винничевский не получил для ознакомления копию обвинительного заключения, из-за чего слушание дела было перенесено на 5 августа. Это, разумеется, была чистой воды формальность. Сталинское правосудие совершенно спокойно смотрело на грубейшие нарушения в квалификации деяний, благодаря чему убийца детей превращался в бандита, обвиняло по эпизодам, по которым не имелось никаких улик и даже отсутствовали потерпевшие, допускало иные грубейшие попрания фундаментальных основ права, но при этом показно демонстрировало соблюдение ничтожных формальностей и ни на что не влияющих процессуальных норм.

Обвиняемый получил на руки злополучную копию обвинительного заключения 1 августа, и через 4 дня суд собрался опять. Правда, на этот раз состав суда полностью оказался заменен, с чем это было связано – непонятно. Председательствовал судья Каплан, народными заседателями явились Лучинкин и Портнов. Произошли и замена обвинителя, вместо Небельсена на суд явился Красс, защитник остался тот же.

Судебное заседание открылось в 11 часов утра 5 августа 1940 г. Выяснилось, что свидетели Горский и Гусинская не явились по причине выезда из Свердловска к новому постоянному месту жительства, также не явился профессор Малкин, находившийся на курорте. Защита заявила о необходимости присутствия профессора Малкина. Адвокат хотел услышать мнение психиатра относительно излечимости Винничевского, такое ощущение, что Браславский либо не читал заключения психиатрических экспертиз либо ничего в прочитанном не понял, поскольку никто подсудимого больным не считал и, соотвественно, излечивать было нечего. Прокурор на это не без сарказма заявил, что «вопрос ставится не об излечении Винничевского, а о преступлении, которое он совершил». Суд принял решение слушать дело в отсутствие профессора Малкина и свидетелей.

233