Уральский Монстр - Страница 228

228

Отвечая на вопросы, Винничевский повторил то же, что говорил в прокуратуре после передачи дела из уголовного розыска, а именно – он вводил пенис в половой орган девочек, но никогда не вводил его в анальное отверстие. Это очевидное противоречие с данными судебно-медицинских экспертиз также не вызвало ни малейшего интереса и было судом проигнорировано.

В общем, назвать эту комедию судом довольно сложно. О какой-либо состязательности сторон говорить вряд ли не приходится, такое ощущение, что адвокат вообще не находился в зале. Гражданин защитник дважды задавал своему клиенту какие-то совершенно беспомощные и бесполезные вопросы о силе полового влечения и перенесённых операциях, получил никчёмные ответы и на этом успокоился. Говорить о сравнении этой дурной комедии с современными ей судами с участием присяжных в странах Европы и Северной Америки просто не приходится. Удручающая картина.

Задавались Винничевскому вопросы о зашифрованной записке и тетради с фразой: «Чем вызвано промедление – телеграф?» Обвиняемый дал те же ответы, что и во время следствия. В зашифрованной записке, по его словам, перечислялись первые 10 случаев нападения с указанием пола жертв, а запись в тетради про задержку оставлена непонятно кем и когда, но точно не самим Винничевским и не его родителями. Смысл фразы, по словам обвиняемого, ему неизвестен.

После этого маловразумительного обмена репликами был объявлен перерыв на 10 минут, и второе заседание началось с вызова и заслушивания свидетелей.

Первой была приглашена Клавдия Плещева, мать Нины, той самой девочки, которую Винничевский пытался убить в сентябре 1938 г. Её тело он бросил в короб с сеном, где мать через некоторое время и нашла пришедшую в сознание дочку. Выбор свидетеля, честно говоря, непонятен – мать не видела Винничевского и вообще не подозревала криминала, по крайней мере, в милицию не заявляла, и чем она могла помочь суду – совершенно непонятно. Тем не менее Клавдию Гавриловну вызвали, выслушали её малосодержательный сбивчивый рассказ, потом поинтересовались мнением обвиняемого. Винничевский ограничился одним предложением: «Да, девочку Плещеву я взял на руки и унёс в конюшню, пообещав ей конфетку». Это, конечно, не судебное следствие – это пародия или издевательство над процессом установления истины.

Затем последовал вызов Фаины Гусинской, мамы Бори Титова, которого Винничевский пытался похитить 10 февраля 1939 г., и её рассказ о событиях того вечера. По словам матери, мальчик некоторое время был очень напуган и боялся людей, но к моменту суда уже полностью оправился от стресса и, по-видимому, забыл о случившемся. Винничевский свою вину лаконично признал, опять-таки, буквально в одном предложении. Профессор Устинов задал ему два вопроса, первый касался семяизвержения обвиняемого во время совершения преступления, а второй – мотива, побудившего его вернуться к Дворцу пионеров через несколько часов после инцидента. На первый вопрос Винничевский ответил, что семяизвержения у него не произошло, хотя он и испытал «приятное чувство», возвращение на место преступления объяснил предельно просто: «Меня интересовало, нашли ребёнка или нет». Вообще же, по содержанию его ответов чувствуется, что и во время второго заседания он оставался совершенно спокоен и особенно не ломал голову над тем, что и как говорить. Буквально молол всё, что Бог на душу положит. Поэтому когда профессор Устинов спросил, не пытался ли обвиняемый спасти жертве жизнь, Винничевский брякнул: «У меня никогда не было желания после удовлетворения половой потребности сообщить, что я там-то видел ребёнка, чтобы ребёнку спасли жизнь».

Тут комментарии излишни, всё сказано предельно откровенно.

Затем в зале судебных заседаний появилась Анна Аксёнова, та самая женщина, что остановила Винничевского в момент похищения Вали Камаевой. Она опознала в обвиняемом похитителя, а кроме того, опознала его одежду, предъявленную ей отдельно (одежда была изъята из квартиры Винничевского при обыске 25 октября 1939 г.). Сам Винничевский полностью подтвердил её рассказ.

После этого был вызван Борис Горский и процедура полностью повторилась. Свидетель рассказал о том, что видел, опознал обвиняемого и опознал его одежду. Обвиняемый подтвердил точность его рассказа.

Никаких вопросов свидетелям обвиняемый не задал. На этом 15 января 1940 г. судебное заседание было остановлено. На следующий день, в 11 часов утра судебное заседание началось с «заслушивания заключения экспертизы». Раз в ход пошли эксперты, значит, суд считает, что фактологическая база, собранная обвинением, выявлена полностью и объективно подтверждена уликами. Эта деталь заслуживает быть отмеченной особо – изучение обстоятельств совершения 18 (!) преступлений советский суд умудрился вместить в пять с половиной часов максимум, с учётом десятиминутного перерыва. Это, наверное, рекорд в общемировой истории судебных процессов со времен Цицерона – даже две тысячи лет назад при отсутствии криминалистики как науки и психиатрии как раздела медицины римские суды подходили к суждению о виновности обвиняемого намного ответственнее, чем товарищи из свердловского облсуда в январе 1940 г.

Профессор Малкин, завкафедрой психиатрии Свердловского мединститута, начал своё выступление несколько необычно – результирующую часть, которую следовало оставить напоследок, он пустил впереди основного текста. С одной стороны, это выглядит странно, экспертизы так обычно не представляют суду, но с другой – всё выглядит в высшей степени понятно и логично: «Вот вам готовый ответ, я его далее поясню, но кому неинтересно, может вздремнуть». С самого начала Малкин заявил, что Винничевский не является душевнобольным, а относится к категории глубоко психопатических личностей типа психопатов влечения. Тут он аппелировал к учению известного дореволюционного криминального психолога Сергея Викторовича Познышева, но автор сильно сомневается в том, что кто-то из сидевших в январе 1940 г. за судейским столом знал суть этого учения и понимал разницу между, скажем, убийцами «прирождёнными», «привычными» и «по страсти». Сам Познышев к тому моменту полностью исчез из научного информационного пространства, произошло это после того, как Сергей Викторович, глубоко религиозный по своему мировоззрению человек, во второй половине 1920-х гг. отказался написать учебник по криминальной психологии и судебной психиатрии с восхвалением марксистско-ленинской диалектики. Советская наука его не признавала, и на момент описываемых событий учёный с мировым именем, доктор уголовного права, академик Тулузской академии наук, влачил нищенское существование, перебиваясь репетиторством. В январе 1943 г. выдающийся русский учёный-психолог и юрист Сергей Познышев скончался в Москве в условиях крайней нужды и голода.

228