Уральский Монстр - Страница 181

К оглавлению

181

Как видим, мама Володи Винничевского пребывала в твёрдой уверенности, что её сынок не «такой», а вот двоюродная сестра на сей счёт особых иллюзий не питала. Просто прозорливица какая-то!

После такого рассказа нельзя было не допросить Гену Лунёва, сына Анны. Но удивительное дело – на допросе 3 ноября 1939 г., который проводил лично товарищ Белобородов – временно исполнявший обязанности начальника городского отдела милиции (не мелочь какая-то, а самый большой милицейский начальник в городе!), Геннадий Эммануилович Лунёв начал чудить, принялся «включать тупого». Фактически он стал выгораживать своего троюродного братца Володю.

Вот как Гена Лунёв ответил на вопрос о письме, в котором Винничевский рассказывал о поездке в Кушву: «Он написал мне письмо в марте с.г., в котором писал, что доехали (с семьёй Петра Мелентьева – прим. А. Р.) хорошо, слал привет и больше ничего. Я так и не ответил ему. Письмо где, я не знаю, не сохранил и подробностей содержания его позабыл уже». Гена Лунёв, не зная того, что содержание упомянутого письма известно его матери и та уже сообщила на допросе все необходимые детали, попытался в меру своей наивности избавить Володю Винничевского от компрометации. Поэтому про то, что Володя «слал приветы» он помнил, а про то, что тот описывал половой акт в туалете – позабыл, и все остальные подробности тоже позабыл, и то, что письмо разорвал – тоже позабыл. Гена, скажем прямо, сильно рисковал, ибо НКВД – это такая организация, где память восстанавливали на раз, причём настолько успешно, что люди вспоминали даже то, чего с ними никогда не происходило. Наверняка Гена думал, что поступает очень ловко, и чтобы совсем запутать главного салдинского милиционера, решил добавить в свой рассказ немного негативной информации о Винничевском. Для правдоподобия, так сказать, а то ежели всё время хорошо говорить, то это покажется подозрительным, верно?

И вот находчивый ученик 9-го класса Гена Лунёв сообщает товарищу Белобородову следующее: «Я знаю его {Владимира Винничевского} плохую сторону в том, что он нестойкий мальчик, больше {склонный} находиться в одиночестве от других». Подтекст ясен, Володя – нестойкий, а вот он сам, Гена Лунёв, вполне стойкий! «Стойкий», наверное, в том смысле, что на допросе друзей не предаст. Так мог его понять младший лейтенант Белобородов, прекрасно знавший, что же именно Гена Лунёв пытался от него скрыть. Подобную наивную болтовню юноше следовало припасти для комсомольского собрания, а в НКВД такого рода демагогия никого обмануть не могла.

Младший лейтенант Белобородов не показал виду, будто заметил ложь допрашиваемого, поскольку следствие проводил не он, а областной уголовный розыск, а стало быть, только там могли оценить важность такого поведения юноши. Результаты проведённой проверки, протоколы допросов и собранные справки он переправил 22 ноября в Свердловск, возможно, сопроводив документы телефонным звонком с необходимыми устными пояснениями. Последствия не заставили себя ждать – наивный Гена Лунёв получил повестку, обязывавшую его явиться 29 ноября в здание Управления РКМ по Свердловской области для допроса в качестве свидетеля. И это явилось для него немалым шоком – он-то с 3 ноября пребывал в уверенности, будто проявил на допросе «стойкость» и перехитрил глупенького вр. и. о. начальника Верхне-Салдинского ГОМ. А вышло вон как!

О том, как запел на допросе 29 ноября Геннадий Лунёв, мы ещё скажем в своём месте, сейчас же, дабы не нарушать общую хронологию повествования, вернёмся к событиям последних дней октября и начала ноября 1939 г.

30 октября начальник 1-го отделения областного ОУР лейтенант Лямин провёл допрос Владимира Файбушевича, 15-летнего юноши, жившего в том же доме, что и Винничевский. Потенциально этот свидетель мог быть очень интересен, как-никак, сверстник, менее чем на год младше Владимира, на протяжении многих лет рос рядом с ним, должен же он что-то видеть такое, чего не замечали другие! Файбушевич постарался максимально дистанцироваться от Винничевского и заявил, что с последним не дружил, за все годы «бывал у него в квартире всего два раза», добавил, что учились они в разных школах, и ничто их не связывало. Опять в протокол попали слова про то, что «учеба не давалась» Володе и «память у него плохая», в общем, все эти песни в уголовном розыске уже слышали не один раз. Чтобы окончательно отбить всякий интерес к собственной персоне, Володя Файбушевич подчеркнул, что «лето нынешнего года я был в лагерях, и что тут делал Владимир, я не знаю». Дескать, не видел и не слышал, не спрашивайте.

Всё в рассказе Файбушевича звучало вроде бы логично, допрос получился коротким и, скажем прямо, бессодержательным.

Гораздо более важным событием того дня явился допрос Георгия Ивановича Винничевского, отца обвиняемого. Это был его первый официальный разговор с представителями следствия, хотя с момента ареста сына уже минуло почти 6 суток. Елизавета Ивановна, мать обвиняемого, официально допрашивалась уже дважды – 27 и 29 октября – а вот Георгия Ивановича в уголовный розыск не вызывали. Пауза была неслучайной, всем было ясно – и самому Винничевскому в первую очередь – что от отца следует ждать очень важных признаний, ведь в большинстве случаев сын психологически более привязан к отцу, которого он копирует, порой даже неосмысленно, и который является для него героем и объектом особого почтения. К отцу несовершеннолетнего преступника правоохранительные органы всегда будут иметь много вопросов по поводу воспитания, тем более в тех случаях, когда речь идёт о расследовании сексуальных преступлений. Так что Георгия Ивановича Винничевского руководители следствия немного «помариновали», оставили на несколько дней наедине с собственными размышлениями, дабы тот настроился на нужный лад.

181