Пропавшего мальчика отыскать не удалось – ни живым, ни мёртвым. Поздним вечером сержант Игнатьев написал начальнику 2-го отделения уголовного розыска Чемоданову рапорт, в котором подвёл первые итоги розыска. Уместно процитировать самую существенную его часть: «Соседи, родители и ближайшие соседи все говорят, что мальчика никто не видел и не видели, чтобы кто-либо вёл его по улице. Снова все также подтверждают, что мальчик Коля к чужому человеку не пойдёт. Я своими мыслями думаю, предполагаю, не мог ли какой-то-либо шофер смять мальчика автомашиной, подобрать последнего и увезти куда-либо, лишь бы скрыть следы преступления».
Следует, конечно, отдать должное Игнатьеву и всем свердловским милиционерам – в эти августовские дни они поработали очень плотно и активно. Именно такой и должна быть работа правоохранительных органов при поступлении информации о похищении человека – немедленное реагирование с максимальным привлечением сил. Вспомним, что в это время в Нижнем Тагиле в такой же аналогичной ситуации милиционеры ходили от стола к столу и думали, как бы получше написать постановление о прекращении расследования, которое они толком даже не удосужились начать.
Помимо предположения о травмировании или даже убийстве малыша в результате ДТП, оперуполномоченный ОУР Игнатьев в скором времени стал склоняться к ещё одной весьма достоверной версии, к которой его подтолкнула беседа с Антониной Одношевиной. Эта женщина проживала в доме №52 по улице Мамина-Сибиряка, то есть по соседству с Савельевыми, и хорошо знала всех действующих лиц драмы.
Женщина рассказала Игнатьеву о подозрительном человеке, привлёкшем её внимание примерно за неделю до исчезновения Ники Савельева. Примерно 13 или 14 августа незнакомый Одношевиной мужчина около часа просидел на лавочке у ворот дома №50 – того самого, в котором жил Коленька. Затем этот же человек появился 17 числа. Оба раза он подолгу оставался на одном месте без всякой видимой причины, был трезв, в разговоры ни с кем не вступал. Внешность его свидетельница описала в следующих словах: «Среднего роста, в тёмно-синем костюме, на ногах жёлтые кожаные полуботинки, черноволосый, на лицо – бритый, на вид около 35 лет, носит чёрную кепку».
Минул ещё один день без всяких новостей и каких-либо подвижек – ни новых свидетелей, ни идей. 23 августа все документы, собранные уголовным розыском по факту исчезновения Коли Савельева, – всего 11 листов – были направлены старшему следователю областной прокуратуры Небельсену, курировавшему расследования летних преступлений против малолетних детей. Пакет и сопровождающая служебная записка, за подписью исполнявшего обязанности начальника ОУР Крысина, имели гриф «совершенно секретно». Это означало, что проводимое в Свердловске расследование было приравнено к одной из высших степеней государственной тайны и о нём нельзя было упоминать в кругу лиц, не имевших допуска к работе с документами данной категории.
На самом деле документы, отправленные из уголовного розыска, читал не только Небельсен. Другим заинтересованным читателем оказался прибывший из столицы следователь-«важняк» Краснов. Мы знаем, что ему ничего не было известно об убийстве Герды Грибановой, похищении Бори Титова и других преступлениях против детей, совершённых до апреля 1939 г. включительно. Кстати, ничего об этом не узнал, приехав в Свердловск, и старший оперуполномоченный Артур Брагилевский, хотя, казалось бы, он принадлежал к тому же самому ведомству, что так деятельно проводило расследования по этим эпизодам. Думается, что так произошло как в силу умышленного сокрытия информации сотрудниками правоохранительных ведомств (прокуратуры и уголовного розыска НКВД), так и потому, что сами эти ведомства не знали о некоторых эпизодах, вроде упоминавшейся ранее попытки убийства Ники Плещевой. Почему правоохранительные органы оказались плохо осведомлены – это тема особого разговора, которого нам не избежать и который обязательно состоится в подобающем месте. Сейчас же речь пойдёт о том, как могли расценивать происходившее в Свердловске следователь по важнейшим поручениям Краснов и старший оперуполномоченный Брагилевский.
Вся эта свердловская история, насколько командированные могли понять из предоставленных им документов, началась 1 мая 1939 г. и продолжалась практически без перерывов вплоть до последних дней. Хронология выглядела следующим образом.
1) 1 мая: нападение на Раису Рахматуллину, девочку 4 лет, сопровождавшееся нанесением большого числа неглубоких порезов лица. Похищения не было, потерпевшая была найдена возле дома, в котором жила, если точнее, на дорожке на удалении 60 метров от дома. Жертва осталась жива, подозрений на изнасилование или сексуальные манипуляции у следствия не возникло. Расследование запуталось в двух подозреваемых и благополучно затихло.
2) 12 июня: похищение Алевтины Губиной, девочки 2,5 лет, последующее причинение ей тяжелых колото-резаных ранений, большая кровопотеря, жертва преступления чудом осталась жива. Попытка похищение преступнику удалась, девочка была найдена благодаря удачному стечению обстоятельств примерно через час с четвертью после начала поисков. Подозрений на попытку изнасилования или иной сексуальный мотив у следствия не возникло. Уголовный розыск с упоением разбирался в квартирных склоках отца девочки, в том погряз и бездарно провалил расследование.
3) 30 июня: исчезновение Риты Ханьжиной, девочки 3 лет 10 месяцев, прямо из сеней дома, в котором жила жертва. Девочка была разута и не имела привычки ходить босоногой, что явно указывает на то, что она не уходила от дома самостоятельно. Мёртвое тело жертвы найдено на удалении около 3,2 км от места похищения, труп замаскирован камнями весом до 12 кг, что определённым образом указывает на физические кондиции похитителя. Тело найдено в состоянии выраженных посмертных изменений, обусловленных жаркой погодой, явных резаных ран судмедэксперт не описал, присутствуют синяки, указывающие на побои. Есть указания на посмертный анальный половой акт. Акт судебно-медицинского исследования неинформативен и очевидно неполон. Следствие вышло на Сохина Евгения Васильевича, которого, однако, отыскать не удалось.