Уральский Монстр - Страница 90

Это было очень важно для следствия.

Появление убийцы в Пионерском посёлке за несколько дней до совершения преступления могло свидетельствовать о двух весьма важных особенностях его поведения: он мог приезжать в этот район потому, что здесь жил кто-то из его знакомых или родственников, либо его приезд был обусловлен необходимостью разведки местности перед совершением преступления. Так сказать, необходимостью провести рекогносцировку перед тем, как окончательно решиться на похищение. Но если злоумышленник действительно имел в Пионерском районе друга или родственника, последний никак себя не раскрыл в ходе проводившегося милицией опроса населения. Другими словами, этот человек или группа людей, даже услышав описание убийцы, предпочли скрыть от правоохранительных органов свою осведомлённость о личности разыскиваемого.

Таким образом, уже в первые августовские дни 1939 г. свердловский уголовный розыск располагал отличными описаниями подозреваемого (или подозреваемых) по двум расследуемым преступлениям – похищению Вали Камаевой на улице Февральской революции и похищению и убийству Лиды Сурниной в Пионерском посёлке.

В первом случае два свидетеля утверждали, что похитителем являлся юноша лет 16-17, светловолосый, с длинными вьющимися волосами, слюной, собирающейся в углах губ, неряшливо одетый. На самом деле, свидетелей было больше, но из-за небрежности оперработника, проводившего опрос населения, следствие тогда ещё об этом не знало.

Во втором случае по меньшей мере три свидетеля рассмотрели похитителя с близкого расстояния и независимо друг от друга заявили, что это был юноша лет 16-17, черноволосый, с копной вьющихся волос и бледной кожей. За несколько дней до преступления его видели в чёрном костюме, а в день похищения – в серой рубашке и брюках с отворотами, из которых он явно вырос. При этом одна из свидетельниц уверенно заявляла, что возраст 16 лет – это верхняя граница, и скорее всего, похититель гораздо младше, ему 13-14 лет.

Оставался открытым вопрос о том, одного ли и того же человека описывали свидетели в разных случаях или речь шла о разных подростках? Досадно, что никто из оперативных сотрудников, проводивших опросы свидетелей, не удосужился выяснить рост подозреваемого. Сделать это можно было очень просто безо всяких линеек и измерений: оперсотруднику достаточно было выпрямиться и попросить свидетеля сравнить рост описываемого лица с собственным: если выше, то насколько? На два пальца или на ладонь? Зная свой рост, оперативник быстро поймет, насколько высок был тот человек, о котором ему рассказывают. Этот простейший приём, судя по всему, был неизвестен советским операм конца 1930-х, иначе невозможно понять, почему они не пытались установить точный рост похитителя, а ограничивались неконкретным определением «средний».

Одежда злоумышленника в обоих эпизодах казалась вроде бы схожей, но не совпадала полностью: в одном случае его видели в синей полинялой рубашке и чёрных брюках, в другом рубашка была серой, как и брюки. Для того времени одежда неброских цветов была нормой, вот если бы злоумышленник надел жёлтую майку и какие-нибудь светлые брюки – это показалось бы удивительным, а в серые, синие, чёрные штаны и рубашки разных оттенков в те годы одевались почти все. Но в случае похищения Лиды Сурниной брюки преступника имели манжеты, а у штанов того подростка, что похитил Валю Камаеву, подобной детали не имелось. Да и цвет волос похитителей явно был в обоих случаях разный: как ни крути, а русый и чёрный волос различается очень сильно. Кроме того, не следовало забывать о пузырящейся слюне в уголках губ – это чрезвычайно важная для опознания деталь. Однако никто из свидетелей второго похищения (речь о Лиде Сурниной) ни словом не обмолвился о ненормальном слюнотечении преступника. А уж Антонина Шевелева, разговаривавшая с похитителем за несколько дней до преступления, должна была обратить внимание на такую специфическую деталь. Так что, при всей схожести одежды, свидетели, скорее всего, видели разных людей.

Нетрудно догадаться, что идентификация этих подростков превратилась в первоочередную задачу уголовного розыска. На это были брошены все возможные силы. В предыдущей главе рассказывалось о том, как в рамках расследования убийства Риты Ханьжиной оперативному сотруднику угро Плотникову удалось установить имя и фамилию подозрительного мужчины, пытавшегося вроде бы увести малолетнего мальчика в неизвестном направлении, но остановленного матерью ребёнка. 11 августа адресный стол передал в ОУР ответ на запрос, из которого следовало, что разыскиваемого Сохина Евгения Васильевича в числе прописанных в Свердловске граждан нет. Надо было бы плотно взяться за его розыск и как следует разобраться с подозрительным мужчиной, но.., к концу первой декады августа интерес к этой линии расследования резко снизился, можно сказать, упал до нуля. Несложно понять, почему так произошло – крупный мужчина в возрасте за 30, с пшеничными усами, в шевиотовом костюме никак не мог быть подростком 15-16 лет с пузырящейся в углах губ слюною и длинными нечёсаными патлами. Даже если бы Сохина удалось быстро отыскать – что совсем неочевидно! – то этот успех мало что давал бы следствию. Мужчина спокойно объяснил бы свое поведение вполне разумными доводами, он ведь не совершал ничего явно незаконного, не убегал с ребёнком на глазах многочисленных свидетелей, не пытался обмануть мать мальчика, напротив, без всякого скандала вернул ей ребёнка и объяснил свои действия лучшими побуждениями. Его скорее можно было «подтянуть» к ответственности за нарушение паспортного режима, нежели за противоправные действия в отношении ребёнка.