В фантазиях Дмитриева не обошлось, кстати, и без белофиннов. Оказывается, заговорщики вынашивали планы посредством военного путча отделить часть Свердловской области от СССР и войти в состав Финляндии. И финская разведка будто бы даже передавала заговорщикам деньги для реализации этих планов. Несмотря на абсолютную фантасмагоричность самой концепции заговора, объединившего якобы в своих рядах непримиримых врагов, в Кремле восприняли информацию чрезвычайно серьёзно. Дмитриев получил карт-бланш на дальнейшее расследование, жертвой которого в конечном счёте стали более 300 расстрелянных бывших офицеров, священнослужителей и коммунистов.
Николай Иванович Ежов, нарком внутренних дел СССР, остался под сильным впечатлением от успехов Дмитриева на ниве корчевания контрреволюции. Нарком неоднократно ставил работу свердловских чекистов в пример подчинённым на всевозможных совещаниях и заседаниях. Широкую известность получила фраза Ежова, оброненная во время полемики на одном из партийных пленумов: «У Реденса и Дмитриева стопроцентная раскрываемость!» Такая оценка из уст всесильного сталинского опричника значила больше любого ордена.
Репрессии, однако, на разгроме «кабаковцев» и раскрытии «военного заговора» не остановились. 2 июля появилось решение Политбюро ЦК ВКП(б) №П51/4 «Об антисоветских элементах», положившее начало тому явлению, что ныне принято называть «Большим террором». Согласно требованию этого руководящего документа в течение 5 суток во всех регионах страны должны были быть подготовлены списки «троек» – внесудебных органов, пользующихся правом вынесения приговоров, в том числе и смертных, по упрощенной процедуре, – и предложения по количеству репрессированных. Это был подготовительный этап, без которого массовые репрессии были бы просто невозможны из-за неспособности судов выносить потребное число приговоров. Известный приказ НКВД №00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», непосредственно запустивший репрессии, появился 30 июля 1937 г.
Реализация этого приказа, на которую отводилось 4 месяца, вошла в историю под условным названием «кулацкая операция», хотя в ходе неё преследованиям подвергались не только бывшие кулаки, к тому времени давно раскулаченные, но и священники всех конфессий, представители административно-чиновничьего аппарата царской России (так называемые «бывшие люди»), участники внутрипартийной оппозиции разных лет, лица, имевшие судимости по уголовным и политическим обвинениям. На каждый регион в Кремле утверждалась квота по репрессиям, которая называлась «лимитом». Первоначально в Свердловской области в рамках «кулацкой операции» предполагалось репрессировать 10 тысяч человек, из них 4 тысячи надлежало расстрелять, а 6 тысяч – отправить в места лишения свободы. Однако новый первый секретарь Свердловского обкома Абрам Яковлевич Столяр добился от Москвы увеличения утверждённого «лимита». Его увеличили на 50%, но даже этот увеличенный план Дмитриев-Плоткин выполнил досрочно. Уже 11 сентября он рапортовал наркому Ежову об успешном окончании «кулацкой операции», в ходе которой по решению «тройки» областное управление расстреляло 7 500 человек, а ещё 7 500 осуждены на различные сроки и отправлены в ГУЛАГ.
Однако на этом «кулацкая операция» не закончилась. 31 января 1938 г. Политбюро приняло решение продолжить её в 22 регионах, в том числе и Свердловской области. Первоначальный «лимит» предусматривал казнь 2 тысяч человек, а по числу осужденных к лишению свободы «лимит» не назначался. К 1 апреля 1938 г. «лимит» был выбран. Новый первый секретарь обкома партии Константин Валухин, утверждённый в должности 27 апреля, уже в первых числах мая ходатайствовал в Политбюро о разрешении продолжить «кулацкую операцию». 5 мая Политбюро приняло решение выделить области ещё один «лимит» на расстрелы, на этот раз в 1 500 человек.
По абсолютному числу репрессированных в рамках «кулацкой операции» Свердловская область занимает второе место среди регионов бывшего РСФСР, уступая только Московской области.
Однако массовый террор, развязанный коммунистической партией против собственного народа, отнюдь не исчерпывался «кулацкой операцией». Её логичным продолжением явились так называемые «национальные операции», во время которых объектами репрессий стали представители наций и народностей, ненадежных, с точки зрения кремлевских стратегов и палачей с Лубянки (поляки, немцы, латыши, эстонцы, персы, греки, китайцы, корейцы, румыны, болгары, македонцы). По аналогии с «кулацкой» была организована и так называемая «харбинская операция», жертвами которой стали переселенцы из полосы отчуждения Китайско-Восточной железной дороги в Маньчжурии, вернувшиеся в СССР после продажи дороги Японии в начале 1935 г. «Национальные операции» не ограничивались «лимитами».
На территории Свердловской области наиболее массовыми по числу репрессированных оказались «польская» и «немецкая» операции. Подчинённые Дмитриева-Плоткина с середины августа по ноябрь 1937 г. расстреляли 3 794 поляка и ещё 2 194 отправили в ГУЛАГ. По абсолютному числу репрессированных поляков Свердловская область заняла третье место среди регионов РСФСР, пропустив вперёд только Новосибирскую и Ленинградскую области. Интересен следующий нюанс: заместитель наркома внутренних дел Фриновский, настроенный в отношении Дмитриева негативно, затеял проверку национальности арестованных в рамках «польской операции» лиц. Оказалось, что этнических поляков среди них насчитывается всего-то 390 человек! Данное обстоятельство Фриновский попытался использовать для дискредитации руководителя Свердловского управления НКВД, однако его одёрнул нарком Ежов, распорядившийся не мешать Дмитриеву. В результате пострадали почти 6 тысяч человек, в своей подавляющей массе ни в чём не повинные.