Советская «богема» – это творческая интеллигенция, всякого рода нувориши, золотая молодёжь, члены семей ответственных работников совпартаппарата. Значительная часть советской «богемы» имела гомосексуальные наклонности, и вести оперативную разработку этих лиц с учётом упомянутой специфики представлялось рациональным и оправданным.
Об одном таком расследовании – точнее, разбирательстве с привлечением ресурсов советской госбезопасности – упоминается в воспоминаниях Ивана Александровича Серова «Записки из чемодана (Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти)». Серов возглавлял Комитет госбезопасности с момента его основания в 1954 г. до декабря 1958 г., а в систему советских спецслужб попал в 1939 г. по партийной путёвке. В главе «Первые шаги в НКВД. 1939 год», автор рассказывает о весьма любопытной истории, в которую оказался вовлечён как он сам, так и подчинявшийся ему Секретно-Политический отдел (СПО) Главного управления государственной безопасности НКВД. Воспоминания эти тем более интересны, что относятся к событиям осени 1939 г., т.е. тому же самому периоду советской истории, что и наше повествование.
Итак, предоставим слово Серову: «Ко мне поступила телеграмма из Узбекистана, адресованная Сталину, от инженера-узбечки Аминовой (в те годы чуть ли не единственной женщины-узбечки с высшим образованием). Она коротко извещала Сталина, что ввиду создавшихся ненормальных отношений с секретарем ЦК Узбекистана Юсуповым она кончает жизнь самоубийством. Труп её можно найти в реке Чирчик. На телеграмме была резолюция Сталина выяснить это дело и найти Аминову.
Учитывая, что таких заданий от Сталина не так-то много поступало в отдел, мной были приняты все меры к его выполнению.
НКВД Узбекистана доносило, что Аминова действительно бросилась в реку, и что принятые меры к розыску трупа не дали положительных результатов. Я всё же решил на место послать старшего оперуполномоченного Харитонова, чтобы всё выяснить, так как мне намекнули, что узбеки могут не сказать правду, так как Юсупов пользуется там большой властью и против него никто не посмеет сказать.
И действительно, через две недели мой старший оперуполномоченный донёс, что в одном районе у колхозника он обнаружил живую Аминову. Я приказал привезти её в Москву.
(…)
Когда её доставили ко мне, то ей я, видимо, показался недостаточно солидным (мне было 34 года и на петлицах всего два ромба). Первая беседа фактически была официальной, и она мне ничего существенного о своих похождениях не сказала, очевидно, рассчитывая попасть к солидному начальнику.
Когда после обеда её вновь привели ко мне, она была уже более покладиста и попросила удалить Харитонова, с тем чтобы мне всё рассказать. В течение двух дней я выслушивал её любовные похождения с секретарём ЦК Юсуповым. Она меня уже стала называть «джан», что означает «друг» или «брат». Закончила тем, что Юсупов променял её на «бачу» (мальчика). И она решила отомстить ему таким способом, послав телеграмму Сталину.
Для меня такое дело было первым, где фигурировал в столь непристойном виде 1-й секретарь ЦК Узбекистана, и я, закончив беседу, не знал, что дальше делать, хотя сомнений в правдивости этой истории у меня не было, так как я кое-что сумел проверить.
Наконец, я решился доложить об этом наркому (внутренних дел Лаврентию Берия – прим. А.Р.), который проявил интерес и приказал доставить её к нему, где она всё подтвердила. Затем пришлось составить протокол допроса и каждую страницу закрепить её подписью, так как протокол пойдёт к Сталину. Когда всё было сделано, через несколько дней я получил указание отправить Аминову домой.
(…)
Как потом мне стало известно, Сталин устроил сильный нагоняй за это Юсупову, который, смутившись, сказал Сталину: «Меня чёрт попутал», и на этом, как ни странно, дело закончилось».
Перед нами маленький, но очень живописный штришок, весьма выразительно подчёркивающий традиции и нравы советской партийно-хозяйственной элиты в предвоенные годы. Руководитель Компартии Узбекистана мало того, что поддерживает отношения с любовницей – что не есть хорошо, но всё же простительно по меркам советской морали – так он ещё выступает в роли педофила, гомосексуального растлителя! Несколькими годами ранее – летом 1934 г. – из Наркомата иностранных дел СССР с позором были изгнаны и в последующем подверглись репрессиям советские дипломаты нетрадиционной сексуальной ориентации во главе с Дмитрием Флоринским (последний был расстрелян в феврале 1939 г.). А тут товарищ Сталин простил преступление товарща Юсупова, значит, будем считать, что преступления как бы и не было. Воистину, жизнь по Оруэллу, все животные равны, но есть более равные!
Поэтому уголовный розыск эту публику трогать не мог. Как гласит народная мудрость: каждый сверчок знай свой шесток. Старший лейтенант Вершинин, начальник областного уголовного розыска, знал свой, и поэтому гомосексуальная тематика при расследовании преступлений Винничевского не всплыла ни под каким видом. Даже в форме простейших предположений. В эту сторону следствие не смотрело принципиально.
И любители однополой любви в этой мрачной, полной трагизма истории оказались «теми, чьё имя не называют». В прямом смысле! Их действительно не назвали.
Закончившиеся 28 ноября многодневные допросы Винничевского придали расследованию уголовного розыска тот «канонический» вид, в соответствии с которым следственные материалы надлежало передать областной прокуратуре. Поскольку обвиняемый никаких фортелей не выкидывал, от своих заявлений не отказывался, идиота не симулировал, содержимое из параши в голову не втирал, мыла не ел, булавок не глотал и вроде как добровольно просовывал голову в петлю, то расследование надо было заканчивать в кратчайшие сроки и готовиться встречать новый 1940 год победными рапортами. Оставались формальности, которым начальник областного уголовного розыска Вершинин и посвятил некоторое время.