Уральский Монстр - Страница 179

179

Последующее судебно-химическое исследование вагинального и ректального мазков не привело к обнаружению спермы.

Данные расследования исчезновения и убийства Риты Фоминой были переданы из Нижнетагильского отделения уголовного розыска в областной ОУР. 5 ноября старший лейтенант Евгений Вершинин подписал постановление об объединении расследований, почти идентичное тому, что днём ранее было принято в отношении «кушвинского эпизода», связанного с попыткой убийства Вали Лобовой. Теперь Владимир Винничевский официально считался обвиняемым также и в убийстве Риты Фоминой.

Своим чередом шла работа со свидетелями в Свердловске. 29 октября на допрос к начальнику 1-го отделения ОУР Лямину была вызвана Екатерина Якушева, жена Владимира Якушева, осужденного в 1935 г. за растрату в магазине «Пассаж». Именно в её коммунальной квартире Владимир Винничевский переночевал во время своего неудачного побега в 1936 г. Молодая женщина – а Екатерине на момент допроса исполнилось 29 лет – работала секретарём-машинисткой в магазине Роскультторга. С самого начала допроса она однозначно заявила, что никаких особо тёплых отношений с Винничевскими не поддерживает и общается с ними лишь постольку, поскольку поддерживает отношения с Мелентьевыми. Последний раз Екатерина Якушева заходила в гости на Первомайскую, д. 21 более двух недель тому назад – 13 октября. С Владимиром Винничевским свидетельница виделась очень редко, буквально раз или два в год, последний раз она видела его минувшим летом, когда тот приехал к её дому на велосипеде и вымыл велосипед во дворе.

Допрос, строго говоря, можно было бы вообще не упоминать как малоинформативный, если бы не то, что случилось после его окончания. Уже после того, как гражданка Якушева поставила свою подпись под заключительной стандартной фразой «записано с моих слов верно, мною прочитано, в чём и расписываюсь», последовал, судя по всему, какой-то обмен репликами между лейтенантом Ляминым и свидетельницей. Мы можем только догадываться, что именно и в какой форме произнёс сотрудник уголовного розыска, но после подписи Екатерины последовал текст, озаглавленный «Дополнительные показания Якушевой».

Процитируем самое существенное из того, что свидетельница вдруг надумала «дополнительно показать»: «В первом показании я сказала неправду, была я у Винничевских и Мелентьевых последний раз не 13 октября сего года, а была ещё раз 26 октября. Днём мне в магазин по телефону позвонил Винничевский Г. И. (отец арестованного Владимира – прим. А.Р.) и сказал, что у них неладно с Владимиром, его я ещё спросила: „Что, опять путешествовать уехал?“ Он мне на это сказал: „Нет, всё хуже“. И вечером я ездила к ним на квартиру и узнала, что Владимир арестован 24 октября, но за что арестован они не сказали, этого я не знаю и по настоящее время. Вчера же, 28 октября, ко мне в магазин заходил Мелентьев Пётр Иванович и в разговоре сказал, что с Владимиром ничего не выяснилось, и что Лиза, то есть мать Владимира, ушла вчера, и дома он её больше не видел… Скрыла это я без всякой цели, но сделала это умышленно».

Перед нами замечательный образчик истинного отношения простых советских людей к Рабоче-Крестьянской милиции. Свидетельница хотя и знала об аресте, но об истинной его причине не догадывалась, а потому, боясь навредить «невинно арестованному», постаралась отделаться ничего не значащими фразами. Дескать, и знать она ничего не знает, и видеть – не видела, с арестованным вообще встречалась раз в год, да и то не каждый год. Когда читаешь протоколы допросов свидетелей в этом уголовном деле, очень сложно отделаться от ощущения, что люди панически боялись сказать неосторожное слово, наверное, потому, что слово такое могло завести в те немилосердные годы очень далеко. Поэтому если верить рассказам некоторых свидетелей, то и друзей у Володи Винничевского не было – хотя на самом деле они были! – и книг он не читал – хотя на самом деле читал. С книгами вообще нюанс очень тонкий и, возможно, не всем из наших современников понятный.

Коммунистическая власть относилась к изданию и обороту книг с чрезвычайным вниманием, ибо художественная или историческая книга несёт немалую идеологическую нагрузку, а всё, что связано с идеологией, коммунисты на самотёк не пускали. В то дефицитное время книг хороших было мало, государственные издательства печатали в первую очередь политически выверенные сочинения, а потому интересную юношескую классику, вышедшую из-под пера Свифта, Дефо, Верна, Конан-Дойля, в Советской России отыскать было очень непросто. Из домашних библиотек такие книги чужим и малознакомым не давали, дать могли только другу. Поэтому логика в этом вопросе была проста: если ты, юноша, дал книгу Жюля Верна убийце и изуверу Володе Винничевскому, значит, ты его друг, товарищ и почти брат, правильно?

Поэтому хорошо информированные свидетели тех или иных событий свою осведомлённость всячески скрывали. За себя боялись и своих близких, понимали, что Винничевскому уже не поможешь, так хорошо бы и самим под чекистскую раздачу не угодить. Простому советскому человеку было априори ясно, что товарищи из НКВД много не думают, 1937 и 1938 г. показали, что думать они вообще не обучены. Если им ума хватало евреев записывать пачками в фашистские шпионы, то от таких сочинителей протоколов ожидать можно было чего угодно. Поэтому люди боялись, хотя, разумеется, страх всячески скрывали и в лживости своих утверждений не сознавались. Но вот у Екатерины Якушевой нервы по какой-то причине сдали, поэтому уголовное дело обогатилось её в высшей степени любопытным признанием.

179