Уральский Монстр - Страница 174

174

Тут и комментировать нечего – даже человек со стороны обратил внимание на некоторую ненормальность семейного уклада Винничевских.

Протокол, конечно, получился весьма информативный, и хотя Мария явно старалась демонстрировать лояльность к родственникам, наговорила она много интересного. На следующий день – 28 октября – место Марии у стола напротив лейтенанта Лямина занял её муж, Мелентьев Петр Иванович.

Рассказывая о своём происхождении, свидетель упомянул, что отец его был усыновлен торговцем Мелентьевым уже в зрелом возрасте, после того, как отслужил действительную военную службу и устроился работать приказчиком в магазин купца. При появлении в городе «красных» Мелентьев скрылся, а отец остался, был взят в заложники в порядке «красного террора» и впоследствии расстрелян. Старший брат Николай умер в 1921 или 1922 г., Петр затруднился назвать точную дату. Рассказывая о родственниках, свидетель упомянул о том, что один из них – Александр Иванович Булавин, муж сестры матери – лечился от алкогольной зависимости в известной в те годы свердловской психиатрической больнице «Агафуровские дачи», где и умер в 1934 или 1935 г. Эта информация была следствию неизвестна, до этого все свидетели утверждали, что никто из родственников обвиняемого в лечебные учреждения психиатрического профиля не попадал. Лейтенант Лямин настойчиво расспрашивал о трудовом пути самого Мелентьева, местах работы, причине осуждения (выяснилось, что под суд Петр попал в 1930 г. за покупку краденого секундомера). Учитывая, что причина вызова свидетеля в уголовный розыск заключалась в сборе информации о племяннике, все эти дотошные уточнения, связанные с событиями многолетней давности, выглядят несколько нелепо и даже неуместно. Лямин долго расспрашивал Мелентьева о Георгии Винничевском, уточняя различные детали жизни последнего: когда тот познакомился с Елизаветой, будущей женой? Когда ушёл из ОГПУ? Когда исключён из партии? Цель подобных расспросов, честно говоря, непонятна – все нужные детали можно было выяснить запросив отдел кадров Управления НКВД и Обком ВКП(б).

Наконец, лейтенант Лямин добрался до вопросов о личной жизни семьи Винничевских вообще, и Владимира в частности. Рассказ Петра Мелентьева оказался обстоятельным, но очень аккуратным в оценках и, по-видимому, заблаговременно продуманным. Процитируем самые существенные его пассажи: «Взаимоотношения у нас {с Винничевскими} хорошие, хотя бывали мелкие ссоры, {но} это на почве исключительно мелких хозяйственных по дому неполадок, из-за дров.., по кухне… Винничевский человек очень вспыльчивый, нервный, всегда он чем-то недоволен, ругается, но это всё связано с незначительными мелочами. С женой у них на почве ревности бывали ссоры, Винничевский ревнивец. Сына Владимира Винничевский часто ругал, особенно нынче, и было у них это потому, что Владимир не хотел учиться и получал плохие отметки по школе. Винничевский говорил сыну, что если он не будет учиться, отдадим тебя в колонию».

На вопрос о половой слабости Георгия Винничевского допрашиваемый ответил так: «На эту тему у меня с ним никаких разговоров не было. Я лично об этом не слышал ни от своей жены, ни от жены Винничевского». Конечно, жена передавала ему свои разговоры с его сестрой – зная женскую натуру, в этом можно не сомневаться – но Петр Иванович решил скрыть свою излишнюю осведомлённость и дистанцироваться от неприятной темы. Весьма разумное поведение в таком месте, как кабинет следователя.

О Владимире Винничевском свидетель высказал довольно интересные и даже оригинальные наблюдения, которые здесь нелишне воспроизвести: «Владимир – человек замкнутый, он не увлекался ни музыкой, ни книгами. У него нет никого, друзей… К учёбе стремления у Владимира также нет… Я на эту тему много разговаривал с Владимиром, он своё нежелание учиться объяснял тем, что учёба у него нейдет, нет памяти… Как отец, так и мать Владимиру ни в чём не отказывали, ему куплено пианино, велосипед, одежда, всегда ему давали деньги на личные нужды. Я знаю, что у него одно время своих личных средств было в копилке 600 руб. Материально он был полностью обеспечен. Часто ходил в театр, в кино. Я ещё говорил Винничевским, что они испортят Владимира, давая ему много денег… Я сам замечал, что Владимир стремится уйти из дома, для этого он говорил отцу или матери, что вот он сходит в магазин, поищет сахару, за хлебом и т.д.»

Со слов Петра Мелентьева получалось, что дом родной для Владимира Винничевского был местом постылым и неприятным, откуда тот старался улизнуть под любым предлогом. Неожиданное замечание, не правда ли? Интересно, как отнеслась бы к этому Елизавета Винничевская? Наверное, подобное открытие её бы неприятно поразило.

Нельзя не процитировать ещё одно необычное наблюдение Петра Мелентьева: «Владимир любил слушать разговоры взрослых, кто бы где ни сидел или стоял, о чём бы ни разговаривали – он подойдёт и слушает. И надо отметить, что у него ни к чему никакого предрассудка не было, он ко всему относился равнодушно, и ему не давалось и учение, музыка и т.д.» В православии таких равнодушных ко всему людей обозначают весьма точно и многозначительно – «теплохладные». Это люди, не верующие в Бога и вместе с тем не убеждённые атеисты, люди равнодушные, без всякой искры в любом деле, вся жизнь для которых подобна движению по течению.

Уже в самом конце допроса Петр Мелентьев сделал интересное замечание о заикании Владимира Винничевского: «Было у него сильное заикание, теперь стало лучше». Деталь эта важна, ведь по меньшей мере два свидетеля утверждали, будто разговаривали с похитителем детей, но никто из них не упоминал о дефектах его речи. Любопытно и то, что в ходе психиатрического освидетельствования специалисты, указав массу весьма незаметных и специфичных симптомов, вроде «сглаженной справа носогубной ямки» и перекошенного влево языка, почему-то ни единым словом не упомянули о таком значимом для любого психиатра и притом явном дефекте, как заикание. Так что нам придётся самостоятельно собирать все замечания свидетелей на эту тему, чтобы понять, когда и в какую сторону менялась речь Владимира Винничевского.

174