Уральский Монстр - Страница 16

По-видимому хорошо осведомлённый о деталях чекистского закулисья, Дмитриев с самого начала представлял, чем же именно ему придётся заниматься. Хотя до начала «Большого террора» 1937 года оставался целый год, о связях первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б) Ивана Кабакова с Георгием Пятаковым, крупным деятелем троцкистской оппозиции, в недрах НКВД уже было известно, и Дмитриев перед отъездом получил негласное указание Ежова не сближаться с Кабаковым и его людьми.

Дмитрий Матвеевич отправился в столицу Урала большим барином в собственном салон-вагоне, с собственным (точнее, служебным) «паккардом» на грузовой платформе, с горничной и поваром. Взял он с собой из Москвы и проверенных в деле помощников – Наума Яковлевича Боярских (встречается и другое написание его фамилии – Боярский), Даниила Михайловича Варшавского, Якова Шахновича Дашевского, Семёна Александровича Кричмана и Михаила Борисовича Ермана. Особым доверием Дмитриева-Плоткина пользовался Наум Боярских, который формально возглавил секретариат начальника управления, а фактически выполнял обязанности адъютанта и распорядителя по всем служебным вопросам и организации личного быта начальника. Боярских был почти на семь лет старше Дмитриева, и последний имел привычку советоваться с ним по всем вопросам. Не будет ошибкой сказать, что этот человек делит со своим начальником всю ответственность за чудовищные репрессии, устроенные Дмитриевым в 1937-1938 гг. в Свердловске и Свердловской области. Ещё одним ответственным за кровавый беспредел тех лет, безусловно, являлся Яков Дашевский, возглавивший Оперативный отдел управления, важнейший с точки зрения повседневной работы аппарата госбезопасности.

Дмитриев со своими присными, безусловно, принадлежал к категории тех бессовестных сотрудников НКВД, которых с полным основанием можно назвать циниками и садистами. Но, положа руку на сердце, нельзя не признать того, что многие из отправленных ими в расстрельные ямы, были ничуть не лучше и вряд ли заслуживали иного к себе отношения.

Среди наиболее известных жертв Дмитрия Матвеевича следует назвать упомянутого выше первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б) Ивана Дмитриевича Кабакова, человека в своё время очень известного.

Первый секретарь Уральского обкома ВКП(б) жил в Свердловске настоящим королем. С 1928 г., когда его назначили председателем Уральского облисполкома, он сделался одним из важнейших государственных функционеров этого богатейшего региона. А после того, как в 1929 г. стал руководителем парторганизации, Кабаков превратился, без преувеличения, в безраздельного хозяина. То есть существовало, конечно, где-то там, далеко в Кремле фантастическое Политбюро и не менее фантастические органы власти вроде Совета Народных Комиссаров и Всесоюзного Центрального Исполнительного Комитета, но здесь, на земле, в горах, лесах Предуралья, Урала и Зауралья, власть олицетворял персонально товарищ Кабаков. Неслучайно производное от его фамилии понятие «кабаковщина» на долгие десятилетия превратилось для жителей уральского региона в синоним беспредела, произвола и барства.

Секретарь Свердловского обкома ВКП(б) Иван Дмитриевич Кабаков.

Перед нами зримое воплощение коммунистического внутрипартийного низкопоклонства и лести – номер газеты «Пролетарий», издававшейся в уральском городке Надеждинск, со статьёй, посвящённой переименованию Надеждинска в Кабаковск. Как несложно догадаться, с фотографией самого виновника торжества. Постановление Малого Президиума Уральского областного исполнительного комитета об этом переименовании было принято 19 января 1934 г., к пятилетнему юбилею утверждения Дмитрия Кабакова в должности Первого секретаря Уральского обкома ВКП(б). Никого из авторов этого препохабнейшего Постановления не смутили ни ничтожность повода торжества, ни режущее слух русского человека своей идиотичностью новое название города, ни очевидная нескромность местного партийного вожака. Тот самый случай, когда одно изображение стоит тысячи слов.

Сейчас, когда стенограммы многих партийных совещаний, конференций и пленумов перестали быть тайной, мы знаем, что бывший сормовский рабочий и «защитник эксплуатируемых классов» Иван Кабаков принадлежал к наиболее оголтелому и беспощадному крылу ЦК ВКП(б), требовавшему максимального ограничения свобод рабочих и крестьян. Крыло этих наиболее ретивых строителей коммунизма в отдельно взятой стране возглавляли крупнейшие партийные функционеры Эйхе и Варейкис, и хотя в партийной номенклатурной иерархии уровень Кабакова был несколько пониже упомянутых товарищей, голос его звучал весьма звонко и напористо. Иван Дмитриевич требовал не выпускать ссыльнопоселенцев из мест их размещения после окончания срока ссылки, настаивал на необходимости ограничения свободы перемещения крестьян-единоличников, не вступивших в колхозы, более того, Кабаков оказался в числе тех, кто ратовал за принудительное «прикрепление» крестьян к колхозам, в том числе и посредством невыдачи им паспортов. Впоследствии все эти перегибы колхозного строительства с лёгкой руки Н. С. Хрущева стали связывать с именем Сталина, и определённая логика в этом есть, поскольку никакие серьёзные решения по вопросам государственного и экономического строительства без санкции Сталина не принимались, но это лишь полуправда. Правда же заключается в том, что инициаторами введения в советских колхозах крепостного права являлись очень многие видные коммунистические функционеры, а вовсе не Сталин единолично.