Наконец, при внимательном прочтении описаний внешности таинственного преступника, полученных Брагилевским, нельзя не акцентировать внимание на том, что приметы его по сравнению с данными, полученными в июле, странным образом видоизменились. Из подростка со светлыми или светло-русыми волосами он в одночасье превратился в черноволосого и смуглого, причём это превращение связано как раз с подключением к расследованию Артура Брагилевского. Во всяком случае, именно во время повторного допроса Евдокии Камаевой, матери убитой Вали, проведённого Брагилевским 1 сентября, о таинственном преступнике первый раз заговорили как о брюнете. Почему так случилось, можно только гадать, в конце концов, быть может, у свидетелей от напряжённых воспоминаний память улучшилась, хотя подобное улучшение обычно воспринимается следователями скептически. Но возможна и иная причина, как кажется, более достоверная. Поскольку при похищении Лиды Сурниной 27 июля – то есть уже после исчезновения Вали Камаевой – был замечен черноволосый подросток, а правоохранительные органы весьма разумно предположили связь этих преступлений, то логично было ожидать, что и Валю Камаеву похищал брюнет. Брагилевский, появившийся в Свердловске в конце августа и внимательно прочитавший собранные в ходе расследований документы, обратил внимание на частичное несовпадение примет и решил чуть-чуть «подкорректировать» воспоминания свидетелей в правильном, по его мнению, направлении. Проделано это могло быть не обязательно в форме прямого указания, нужный ответ мог быть получен посредством наводящих вопросов. Никто бы из свидетелей, тем более мальчишек, не стал бы спорить с сотрудником уголовного розыска, услыхав во время допроса что-то вроде: «Этот человек точно был блондином? Подумайте получше, есть основания считать, что это не так».
Поэтому и Евдокия Камаева в начале сентября заговорила о черноволосом парне, и товарищи Бори Горского в один голос это подтвердили, да и сам Борис вдруг неожиданно заговорил о юноше с тёмными волосами.
И только Вова Котов на допросе у Брагилевского сказал о том, что волос у преступника был «не очень тёмный». По причине очень простой – Котов оказался единственным из несовершеннолетних, кто допрашивался Брагилевским в присутствии матери, о чём в протоколе сделана соответствующая запись. В протоколах допросов других несовершеннолетних свидетелей, датированных тем же числом, подобных записей нет. Присутствие матери, по-видимому, до известной степени сковывало старшего оперуполномоченного, он не мог открытым текстом сказать того, что ему «в интересах следствия» хотелось бы услышать. Мальчишка же намёков не понимал и простодушно твердил про светловолосого парня. Поэтому в протоколе остался в конечном итоге «не очень тёмный» волос. С остальными же свидетелями можно было не особенно церемониться и благодаря этой маленькой находчивости досадное противоречие из следственных материалов удалось устранить легко, непринужденно и почти незаметно.
Оставались, конечно, кое-какие противоречия, например, тот же Вова Котов утверждал, будто лицо у похитителя бледное, а другие говорили, что тот смугл как человек, проводящий на солнце много времени, но подобные детали являлись пустяками, которые можно было смело игнорировать. В общем, старший оперуполномоченный, мастер своего дела Артур Брагилевский здорово помог розыску, устранив из показаний свидетелей досадные внутренние противоречия!
В этом большом успехе расследования имелась лишь одна мелкая неприятность – убийца вовсе не являлся смуглолицым брюнетом. Так что находчивость «московского спеца» оказала розыску медвежью услугу, из разряда тех, что ничуть не помогают, а скорее даже наоборот. Но тогда об этом никто ещё не догадывался.
Так для следствия начиналась осень 1939 г.
День 3 сентября оказался для московских «важняков» Краснова и Брагилевского очень долгим. Оба добросовестно его отработали, но вечером поступила информация об обнаружении ещё одного детского трупа, и они выехали на место для личного участия в его осмотре.
Труп ребёнка – по виду мальчика трёх лет – был обнаружен немногим ранее 6 часов вечера 3 сентября 1939 г., в северной части Свердловска, за посёлком Станкострой. Тело лежало на поверхности воды то ли разлившегося ручья, то ли болотца, буквально в двух метрах от шоссейной дороги, соединявшей посёлок со строительной площадкой, на которой возводился одноименный промышленный гигант. Тысячи людей ходили пешком и ездили по этому шоссе на протяжении нескольких дней, и даже не догадывались о страшном соседстве. По одной простой причине – тело было эффективно, но очень просто замаскировано.
Вдоль дороги тянулся ручей, практически точно ориентированный с севера на юг. Примерно в 400-500 метрах от стройплощадки ручей разливался, достигая ширины 6 метров и образуя постоянно заболоченную, но при этом неглубокую область, слой воды в которой составлял буквально 10-15 сантиметров. В некоторых местах, там, где имелись ямки и ложбинки, глубина увеличивалась до полуметра, но не более того.
Именно в такую яму, имевшую глубину 45 сантиметров, убийца и опустил тело ребёнка. Тело какое-то время находилось под водой, скрытое травой и мелким кустарником, и совершенно не привлекало внимание людей, проходивших от него буквально на расстоянии 2 метров. Так продолжалось до тех пор, пока труп не всплыл. Когда над водой показался живот, кисти рук и нижняя челюсть запрокинутой головы, Таисия Морозова, возвращавшаяся со стройки в конце рабочего дня, сделала страшное открытие. Добежав до своего барака, женщина сообщила об увиденном соседке Елизавете Радостевой. Та не поверила и побоялась вызывать милицию, не удостоверившись в точности информации. Женщины вдвоём отправились к тому месту у дороги, где Морозова увидела всплывшее тело. К моменту их появления тело уже обнаружила другая работница с той же стройки – Анастасия Парунова, которая попросила прохожих вызвать милицию, но сама решила не уходить с места, дабы не допустить чьих-либо злонамеренных действий с трупом или возможными уликами. Радостева и Морозова вернулись в рабочий посёлок и из кабинета директора местного магазина позвонили в шестое отделение милиции.